– Послушайте, что говорит этот старик! Он всегда префозносит меня таким манером, – перебил польщенный немец.

– Ну, посмотрите вы сами! Четырнадцать портретов в ряд, и хоть бы два из них были похожи между собою.

– Ваша правда, я этого и не заметил. Удивительная особенность, единственная в своем роде, не так ли?

– Вот именно. Наш Энди удивительно умеет различать людей. Мне помнится, что в сорок девятом псалме… Впрочем, это не относится к настоящему вопросу. Мы добросовестно трудимся, и наш труд оплачивается в конце концов.

– Да, Гандель очень силен по части характеристики лиц. Каждый должен с этим согласиться. Но не находите ли вы, что он немножко чересчур силен в технике?

Лицо капитана выразило полнейшее недоумение и оставалось бессмысленным, пока он бормотал про себя: «Техника… техника… политехника… пиротехника; это что-то насчет фейерверков, значит – избыток красок». Потом он заговорил уже спокойным и уверенным тоном:

– Да, он любит яркий колорит; впрочем, все заказчики падки на это; вот хоть бы взять № 9. Тут нарисован мясник Эванс. Пришел он к нам в мастерскую с таким лицом, какое бывает у всякого трезвого человека, а на портрете, взгляните-ка, вышел румяным, точно у него скарлатина. И уж как это ему понравилось, вы представить себе не можете! Теперь я делаю эскиз связки сосисок; хочу повесить их на пушку на портрете Эванса, и если эта штука мне удастся, наш мясник запляшет от радости.

– Ваш сообщник… извините, я хотел сказать, сотоварищ, без сомнения, великий колорист.

– Oh, danke sch?n!

– …Действительно необычайный колорист, не имеющий себе подражателей ни здесь, ни за границей; его талант пробивает новые пути с мощной силой тарана, а его манера так оригинальна, так романтична и невиданна, так прихотлива, так говорит сердцу, что… я полагаю… его можно назвать импрессионистом.

– Нет, – наивно возразил капитан, – он пресвитерианец.

– Ну, это объясняет все; в его искусстве есть что-то небесное, задушевное, вы чувствуете в нем неудовлетворенность, томительное стремление к идеальному, порыв к необъятному горизонту, неясное откровение, которое манит дух в загадочные ультрамариновые дали, звучит отдаленным эхом катаклизмов в еще не созданном пространстве… Скажите, мистер Гандель пробовал когда-нибудь водяные краски?

– Насколько мне известно, нет, – энергично возразил моряк, – но его собака пробовала их, и тогда…

– Ах, оставьте, пожалуйста, это была вовсе не моя собака.

– Как же так, ведь вы сами говорили, что она ваша?

– О, нет, капитан, я…

– Ну, вот еще, рассказывайте! Такой белый песик с отрубленным хвостом и с оторванным ухом?..

– Ну, да, та самая собака, клянусь «Кеоргом», была готова лизать что угодно…

– Ладно, оставим это. Право, я никогда не видал такого спорщика, как вы. Стоит заговорить об этой собачонке, как Энди выходит из себя и готов препираться с вами целый год. Однажды он проспорил целых два с половиной часа…

– Не может быть, капитан, – сказал Барроу, – это должна быть одна пустая молва.