— Мистер Хоффа, вы ТА-А-АКОЙ наглец!

— Мистер Хоффа, прекратите царапаться — вы мне чулки порвете!

— Мистер Хоффа, вы и ваши водители грузовиков ТА-А-АКИЕ секси! И Маклеллановский комитет и я так РАЗВОЛНОВАЛИСЬ!

Ленни продолжал сыпать шутками. Три порции виски спустя Литтел кое-что заметил: он ни разу не подшутил над Джоном Кеннеди. Кемпер называл это «дихотомия Бобби/Джека»: если тебе нравился один из братьев, то ты непременно испытывал антипатию ко второму.

— Мистер Хоффа, не путайте меня фактами!

— Мистер Хоффа, если вы не перестанете меня ругать, я ни за что не расскажу вашей жене, где я сделал прическу!

«Элькс-холл» раскалился добела. Из открытых окон доносился свежий воздух. Лед для напитков кончился — стриптизерши принялись наполнять ведерки свежевыпавшим снегом.

К сидящим за столиками стали подсаживаться мафиози. Литтел тут же стал узнавать персонажей с фотографий из досье:

Сэм «Мо»/«Момо»/«Муни» Джианкана, Тони-Шило Ианноне, младший босс чикагской мафии. Осел Дэн Версаче, Толстый Боб Паолуччи и сам Безумный Сэл Д’Онофрио.

Шоу Ленни подходило к концу. Стриптизерши вспорхнули на сцену и принялись раскланиваться.

— Несите меня к звездам, профсоюзные знакомые! Джимми Хоффа нынче — тигр, а Бобби — насекомое! Другими словами, члены профсоюза водителей грузовиков — лучшие!!!

Аудитория застучала по столам, захлопала, одобрительно засвистела, закричала, завыла…

Литтел выскочил наружу через заднюю дверь и жадно втянул в себя воздух. Его пот мгновенно замерз; ноги его задрожали, но ужин в виде энного количества виски остался в желудке.

Он посмотрел на дверь. Зал пересекала шеренга танцующих конгу — члены профсоюза и стриптизерши, державшие друг друга за бедра. К танцующим присоединился и Безумный Сэл — его теннисные туфли хлюпали, из них вытекал растаявший снег.

Отдышавшись, Литтел медленно обошел здание и направился к стоянке. Ленни Сэндс прохлаждался возле своей машины — лепил кубики снега из ближайшего сугроба.

К нему подошел Безумный Сэл и обнял его. Ленни скорчил гримасу и высвободился из его объятий.

Литтел, присев на корточки, спрятался за чьим-то лимузином. Их голоса самим ветром несло в его сторону.

— Ленни, ну что я могу сказать? Ты был великолепен.

— Ну знаешь, с толпой это проходит легко. Главное — знать, что их больше всего волнует.

— Ленни, толпа есть толпа. Твои члены профсоюза — простые работяги, такие же, как и мои ребята. Просто задвинь в жопу политику и заливай им про Италию. Не, блин, я тебе говорю — каждый раз, когда ты станешь им петь про историческую родину, они у тебя будут всем залом визжать как гиены.

— Не знаю, Сэл. Может, мне скоро предложат выступать в Вегасе.

— Я тебя, блин, умоляю, Ленни. Одни только мои ребята проигрывают в казино больше, чем все прочие здешние чуваки, вместе взятые. Та-да-да-дам, Ленни. Чем больше они проиграют, тем больше получим мы.

— Даже не знаю, Сэл. Может быть, меня пригласят открывать шоу Тони Беннета в «Дюнах».

— Ленни, я тебя, мать твою, умоляю. На четвереньках, как, блин, собака, умоляю!

Ленни засмеялся.

— Ну, пока ты не начал лаять, я попрошу у тебя пятнадцать процентов.

— Пятнадцать? Черт… Ну и аппетиты у тебя, ублюдка еврейского.

— Тогда двадцать. Я соглашаюсь иметь дело с антисемитами только на таких условиях.

— Пошел ты, Ленни! Ты ж сказал пятнадцать!

— Сам пошел, Сэл. Я передумал.