На капитанском мостике рулевой, обеими руками ухватившись за руль, смотрел на компас в футляре. Рядом с ним стоял капитан Ламондон, внимательно всматриваясь в море. Г-н Ламондон никого не видел. Я начинал беспокоиться, как вдруг мне в голову пришла мысль. Вероятно, г-жа де Лерэн находится у г-жи Брюван. Предположение это несколько успокоило меня. Так как меня совершенно оглушили ветер и качка, я зашел отдохнуть немного в игральную, застекленная загородка которой находилась поблизости. Навстречу мне раздался спокойный смех. На диване лежала г-жа де Лерэн и спокойно курила папироску.

— Ну, что же, дорогой, вы меня похвалите? Сознайтесь, что я могу держаться на ногах во время качки! Вот шквал! Мне было скучно в каюте, заснуть я не могла, и я пришла устроиться здесь: Ну, садитесь около меня, но не смотрите на меня, от ветра я совсем растрепалась.

Она пододвинулась на диване, давая мне место и подобрав свои ножки без чулок в ночных туфлях из зеленой кожи. Волосы ее расплетенными и всклокоченными косами тяжело падали ей на затылок. Платье, отсыревшее от брызг, прилипло к одной из коленок. От нее шел запах морской и чувственный. Это был аромат сирены! Я сел рядом с нею и взял ее за руку:

— Но вы совсем промокли, Лаура!

Она рассмеялась:

— Да, правда. Когда я вышла на палубу, на меня здорово плеснула волна и всю облила. Будто я в первый раз получила пощечину. Но море не внушает мне страха. Я два раза переезжала Атлантический океан, когда ездила в Америку и обратно. Бывали и худшие случаи на широте Новой Земли. Сейчас — пустяки, свежий ветерок. Притом обратите внимание, как тепло. Мне даже жарко.

Она открыла шарф, в который была закутана. На ней было платье из легкой, почти прозрачной материи, сквозь которую можно было угадать формы ее тела. Зеленая туфелька грациозно загибалась на ее босой ноге. Снаружи жестоко выл ветер, и море пучило бешеные волны. Это неистовство стихий странно не соответствовало хрупкой и нежной красоте г-жи де Лерэн. Ах, как бы я хотел схватить ее в объятия и прижать к своему сердцу! Вдруг я протянул к ней руки и воскликнул:

— О Лаура, Лаура! Как вы прекрасны, и как я люблю вас!

Если когда-нибудь в жизни я был красноречив, если когда-нибудь я был в состоянии выразить всю любовь, что может заключаться в человеческом сердце, это было в ту ночь, в этой узенькой загородке, качаемой бурей! Временами шум ветра был так силен, что он заглушал мои слова. Тогда Лаура слегка наклонялась ко мне, прислушиваясь. В эти минуты она подымала голову с кожаной подушки, на которую она опиралась. Она наклонялась вперед. Казалось, она слушала меня с удовольствием. Я был опьянен собственной страстью. Я рассказывал ей, какие глубокие корни у нее и внезапный расцвет. Я говорил о восторге, который вызывало во мне ее присутствие с первой же встречи. Я поверял ей все скромные секреты моей души и жизни.

О, какое я испытывал облегчение от того, что после стольких недель колебаний, молчания говорю ей свободно и пылко! Конечно, для меня это было бы огромным счастьем, если бы слово, которое на монреальской террасе она позволила в будущем мне не считать невозможным, сорвалось с ее губ! Да, для меня это было неизъяснимой радостью схватить ее в свои объятия и устами прижаться к ее устам.