Внезапно память вернулась. Джеймс облегченно вздохнул. Наконец-то! Ему удалось обнаружить пролом, брешь в туннеле из прошлого. Джеймс открыл записную книжку и начал писать.

Воспоминания потерявшего память

Глава 2

Родители энергично машут мне, а поезд медленно отползает от станции. Я машу им в ответ, но смотрю в другую сторону, поэтому прощание выходит коротким и смазанным. Спустя несколько секунд они исчезают из виду, и на меня наваливается обширный горизонт. Я ощущаю радостное возбуждение, но в глубине души что-то скребется — смутная печаль, сожаление о чем-то несбывшемся. То, что я хочу как можно скорее забыть.

Джейн Липскомб я знал с первого класса. Ее посадили со мной за одну парту, и помню, как меня раздражало, что придется сидеть рядом с девчонкой. У нее были темно-русые волосы по плечи и серьезное выражение лица, а еще бледные веснушки, которые издали казались пятнышками грязи. Для девочки она была высоковатой и имела привычку застенчиво жевать нижнюю губу. В то время я почти не замечал ее, а вот Джейн, напротив, сходила по мне с ума. И хотя все девчонки в классе каждую неделю находили новый объект для обожания, по неведомым причинам Джейн на мне словно заклинило. Ее обожание выражалось в том, что Джейн вечно таскалась за мной по школьным коридорам, на вечеринках и в столовой старалась сесть поближе, а во время футбольных матчей просто молча таращилась на меня с трибуны. Думаю, нас обоих это не на шутку раздражало, но она и виду не подавала, что ее задевает мое равнодушие, я же, напротив, всячески унижал Джейн перед товарищами, показывая, что плевать хотел на ее чувства. Джейн никогда не обижалась, даже когда я орал на нее, запускал ей в волосы паучка или придумывал обидные прозвища. Только однажды ее терпение лопнуло. На День святого Валентина Джейн испекла мне целую коробку печений в форме сердечка. Она поставила коробку на стол и поцеловала меня в щеку. Вокруг захихикали. Покраснев, я стал разламывать печенье и раздавать приятелям.

— Я испекла их для тебя, — очень серьезно сказала Джейн.

Я не знал, куда деваться от стыда. Нам было тогда по десять лет.

После окончания начальной школы все изменилось. Мы учились тогда в большой школе в шахтерском поселке в нескольких милях от пригородного поселка, где я жил. Большинство ребят из класса мне не нравились: все они были крупнее и агрессивнее меня. А вот с девчонками я легко нашел общий язык. Впрочем, пока они тоже были крупнее меня. Долговязые и тщедушные девочки обступали меня на школьном дворе и делились своими грязными секретами. Не знаю, почему они остановили свой выбор на мне — должно быть, из всех ребят в классе я выглядел самым большим недотепой, — но спустя неделю я знал, кого из них приятель поимел при помощи пальца, кто сидит на таблетках, чьи сосочки все время твердеют, а у кого при виде ребят-шестиклассников трусы становятся мокрыми. Во время этих «занятий» я получил столько важнейшей информации, что ради нее одной и стоило ходить в школу.

Что же до приставалы Джейн, то у меня почти не сохранилось воспоминаний о ней того времени. Джейн перевели в другой класс, и мы стали видеться реже, но однажды оказались за одной партой на уроке немецкого. Тогда нам было лет по двенадцать-тринадцать. Урок вела пожилая немка, имя которой я забыл, но прекрасно помню ее вспыльчивый характер. Обычно таким нервным училкам здорово достается от не в меру хулиганистых учеников, и фрау X не была в этом смысле исключением. И чем чаще она в слезах выбегала из класса или швырялась в нас точилками, тряпками для вытирания доски или скомканными листками с домашним заданием, тем большее удовольствие нам доставляла. В результате на уроках немецкого царила полная анархия и каждый мог заниматься чем хотел.