Когда же случилась их первая встреча с Тарасовым? Года три назад… Или четыре… Сколько же времени прошло с тех пор? Помнится только, была поздняя осень, дождливый, слякотный день.

Локтев, промокнув на остановке, так и не дождался автобуса, взял частника, и через четверть часа сдавал плащ в служебный гардероб областного драматического театра. Он поднялся наверх по широкой лестнице из белого гранита, на пару минут остановился перед свежей ещё пахнувшей типографской краской афишей, пришпиленной к стене конторскими кнопками.

Он несколько раз перечитал надписи синими аршинными буквами: «Премьера. 24 октября. Современная пьеса Алексея Локтева „У каждого свой шанс“. Режиссер Виктор Решетовский. В спектакле заняты ведущие артисты областного театра».

Когда Локтев вошел в зал, прогон спектакля шел полным ходом. Режиссер Решетовский, как обычно, устроился в середине третьего ряда, точно против сцены. Он низко опустил подбородок, и наблюдал за артистами прищуренными глазами сытого бульдога. Со сторон казалось, режиссер спал.

Локтев, боясь потревожить чужие творческие раздумья, тихо опустился на соседнее кресло. «Опаздываете, молодой человек», – буркнул Решетовский. Локтев хотел что-то ответить, но тут на сцене показался актер, которого до сего момента видеть почему-то не доводилось. На репетициях в роли замужнего мужчины, обреченного на безответные любовные страдания, исполнял совсем другой человек.

«Кто это?» – шепотом спросил Локтев. «Это Тарасов из второго состава, но, видимо, мы переведем его в первый состав, – шепотом же ответил Решетовский. – Потому что Линейников запил». «А, понятно», – кивнул Локтев.

Тарасов прошелся по сцене размашистым шагом, остановился и раскатистым баритоном воскликнул: «Мою любовь украли, как крадут на вокзале чемодан. Моего Вовочки больше нет со мной». «А что это за реплики произносит этот Тарасов? – насторожился Локтев. – В моей пьесе нет этих слов». «Репетиции надо посещать, – Решетовский окончательно пробудился от дремоты. – Прошлый раз вас не было. А мы с художественным руководителем решили кое-что поменять. Как бы осовременить ваш материал». «Что именно поменять?» – заволновался Локтев. «Поменять сексуальную ориентацию этого персонажа, – Решетовский показал пальцем на сцену. – Это современно и свежо».

«Что же, вы из этого героя сделали педика?» – Локтев закашлялся. «Говорите тише, – цикнул Решетовский. – Русский язык так богат, а вы употребляете жаргонное слово „педик“. Скажите иначе: сексуальный диссидент. Это хотя бы литературно». «Хорошо, „педик“ – не литературно, – сердито заворчал Локтев, понимавший, что затею режиссера исправить все равно не удастся. – А менять сексуальную ориентацию моего героя, превращать женатого, между прочим, человека в педика – это, по-вашему, литературно?» «Это современно» – отрубил Решетовский.

Локтев хотел встать и уйти, но, подумав, решил, что ссориться с режиссером из-за незначительных изменений в пьесе не следует по стратегическим соображениям. Драматургов вокруг немало. А областной театр один на весь город. И режиссер Решетовский один на весь город.

После окончания репетиции Локтев, ожидая, когда освободится режиссер, слонялся по фойе, в который уж раз разглядывая развешенные на стенах фотографии артистов.