На Амори эта ночь тоже оказала сильное действие, он жадно дышал пьянящими ароматами ночи, и если на Мадлен они наводили только мягкую истому, то для Амори превращались в огненные потоки, клокочущие в его молодых венах.

Оба хранили недолгое молчание, наконец Мадлен заговорила первая.

— Какая ночь, Амори! — сказала она. — И ты думаешь, что в Ницце, климат которой считают мягким, будут более прекрасные ночи! Не скажем ли мы до того, как разлучимся, что Бог нам даст возможность, чтобы я сохранила в своем сердце и чтобы унес в твоем сердце воспоминание об этой ночи?

— Эта ночь разбудила в моем сердце все чувства, спавшие до сих пор. Разве я тебе когда-нибудь говорил, что я тебя люблю, Мадлен! Тогда я лгал или говорил не так, как должен был бы сказать это! Слушай: я люблю тебя, Мадлен, я люблю!

И на самом деле, молодой человек произнес эти слова так страстно, что та, к кому он обращался, вздрогнула всем телом.

— Я тоже, — сказала она, уронив голову на плечо Амори, — я тоже тебя люблю!

Амори закрыл на мгновение глаза, чувствуя эту милую тяжесть, ему казалось, что он готов был потерять сознание от счастья.

— О, Боже мой! — сказал он. — Когда я думаю, что завтра я тебя покину, моя обожаемая Мадлен, когда я думаю, что не увижу тебя шесть недель, — а может быть, и два месяца, — и при встрече третий помешает мне упасть к твоим ногам, целовать их, прижимать тебя к сердцу, клянусь тебе, я готов от всего отказаться ради тебя!

И молодой человек обвил гибкий стан Мадлен, которая согнулась под его рукой, приблизившись к нему.

— Нет, нет, — прошептала Мадлен, — мой отец прав, Амори, тебе нужно уехать, нужно, чтобы я собралась с силами, чтобы нести нашу любовь; ты знаешь, она может убить меня, бедную тростинку. Понимаешь ли ты, Амори, что я могла бы умереть, и вместо того, чтобы быть вместе с тобой, живой, веселой, полной счастья, я лежала бы в этот час, скрестив руки, в могиле? Ну что с тобой, мой любимый?

— О, мой Бог! — воскликнул Амори. — Не произноси подобных слов, Мадлен, ты сводишь меня с ума!

— Хорошо, не буду. Вот я любима, вот я счастлива и, благодаря Богу, спасена и возвращаюсь к жизни, вот я рядом с тобой в эту прекрасную благоухающую ночь, когда все говорит о любви. Слушай: тебе не кажется, что ты слышишь ангелов, которые шепчут друг другу слова, похожие на наши?

Девушка остановилась и прислушалась.

В это время подул легкий бриз и взметнул длинные волосы Мадлен, кончики надушенных локонов коснулись лица Амори — он, в свою очередь, слишком слабый для подобного ощущения, откинул назад голову и вскрикнул.

— Ах, смилуйся, — прошептал он, — смилуйся, Мадлен, пожалей меня!

— Пожалеть тебя, Амори, разве ты несчастлив? Ах, я не знала, но мне кажется, любимый, что я на небесах. Скажи мне, разве счастье, подобное нашему, — это не счастье, которое нас ожидает в раю? Разве существует, может существовать большее счастье?

— О, да, да, — шептал молодой человек, открывая глаза и увидев прекрасную голову Мадлен, склоненную над ним, — о да, еще большее.

И он обвил руками шею девушки, приблизив свою голову к ее голове, ее волосы вновь касались его лица, ее дыхание смешалось с его дыханием.

— И каково оно, бог мой? — спросила Мадлен.

— Это говорится тогда, когда двое в одном поцелуе… я люблю тебя, Мадлен.

— Я люблю тебя, Ам…

Губы молодого человека коснулись в это время губ девушки, и слово, начатое с невыразимой любовью, закончилось криком от невыносимой боли.

При этом крике Амори живо отпрянул с капельками пота на лбу.