О, вы освободились лишь вчера, мой воспитанник. Права, переданные мне по завещанию моим старым другом графом де Леонвилем, не существуют больше по закону, но существуют морально, и я должен вас предупредить, что в наше беспокойное время, когда благосостояние и честь зависят от каприза толпы или народного бунта, нельзя рассчитывать только на себя, и какой бы вы ни были миллионер и граф — отец достойного семейства из предосторожности откажет вам выдать за вас дочь, рассматривая ваш успех на бегах и ваши чины в жокей-клубе как слишком ненадежные гарантии.
Господин д'Авриньи, вдохновленный собственной речью, ходил большими шагами, не глядя ни на дочь, дрожащую как листок, ни на стоящего с нахмуренными бровями Амори.
Глаза молодого человека, которого сдерживало лишь уважение, переходили от взволнованного д'Авриньи, не понимая причин его волнения, на Мадлен, изумленную, как и он сам.
— Но вы не поняли, — продолжал господин д'Авриньи, останавливаясь перед обоими молодыми людьми, онемевшими от этого неожиданного гнева, — значит, вы не поняли, мой дорогой Амори, почему я вас попросил не оставаться дольше с нами. Не следует молодому человеку с таким именем и с таким состоянием изнурять себя в пустой болтовне с девушками; то, что можно делать в двенадцать лет, становится смешным в двадцать три года, и более того, будущее моей дочери, не имеющее ничего общего с вами, может пострадать, как и ваше, от этих постоянных визитов.
— О, господин, господин! — закричал Амори. — Но имейте жалость к Мадлен, вы видите, что вы ее убиваете.
И в самом деле, белее статуи, Мадлен упала без движения в свое кресло, пораженная в сердце словами своего отца.
— Дочь моя, моя дочь! — закричал господин д'Авриньи, становясь таким же бледным, как она. — Моя дочь! Это вы ее убиваете, Амори!
И, бросившись к Мадлен, он взял ее на руки, как ребенка, и отнес в соседнюю комнату.
Амори захотел идти следом.
— Остановитесь, господин, — сказал отец, задерживаясь на пороге, — остановитесь, я вам приказываю.
— Но она нуждается в помощи, — закричал Амори, сложив молитвенно руки.
— Ну, — сказал господин д'Авриньи, — разве я не доктор?
— Извините, сударь, — прошептал Амори, — я думал… я не хотел бы уйти, не зная…
— Большое спасибо, мой дорогой… большое спасибо за ваш интерес. Но будьте спокойны, Мадлен остается со своим отцом, и я позабочусь о ней. Итак, будьте здоровы и прощайте.
— До свидания! — сказал молодой человек.
— До свидания! — произнес господин д'Авриньи ледяным тоном и толкнул ногой дверь, тут же захлопнувшуюся за ним и за Мадлен.
Амори остался на месте, неподвижный, уничтоженный.
В это время раздался звонок, позвавший горничную, и в то же время Антуанетта вернулась с миссис Браун.
— О, Боже! — вскликнула Антуанетта. — Что с вами, Амори, и почему вы такой бледный и расстроенный? Где Мадлен?
— Умирает! Умирает! — крикнул молодой человек. — Идите, миссис Браун, идите к ней, ей нужна ваша помощь.
Миссис Браун бросилась в комнату, куда ей показал рукой Амори.
— А вы, — сказала ему Антуанетта, — почему вы не входите туда?
— Потому что он меня прогнал! — воскликнул Амори.
— Кто это?
— Он, господин д'Авриньи, отец Мадлен.
И, взяв свою шляпу и перчатки, молодой человек бросился, как безумный, из гостиной.
III
Придя домой, Амори застал у себя одного из друзей, который его ждал. |