А что еще он мог сказать?

После еды мы оба притихли. Сквозь закрытую дверь в заведение проникали уличные звуки. Вечернее солнце косо падало через небольшое окошко на старую плиту. «Наверное, все-таки уже послевоенная», – подумала я.

– Кажется, мама очень переживает.

– По какому поводу?

– Что я так изменился…

– Глупости. Ты же школьник, ты просто растешь, – сказала я, хотя на самом-то деле знала, что он прав. Причем мама переживает за него именно потому, что он еще очень маленький. – Вот вырастешь, заведешь себе подружку, начнешь пить, курить, сексом заниматься. Жизнь пойдет такая, что с мамой об этом особо не поговоришь. И если ты уже сейчас начал беспокоиться по этому поводу, то что же дальше будет? Реши для себя, что ты хочешь, и так и живи. Понял?

Я взглянула ему в лицо и в который раз за последние дни убедилась, что с братом что-то не так. Как будто в нем что-то разладилось. Еще совсем недавно он был обычным жизнерадостным мальчишкой. А теперь угрюмо сидел напротив меня в косых лучах солнца. Широко посаженные глаза, длинные ресницы – это от отца, маленький рот – от мамы.

Но угрюмость – ладно, дело совсем не в ней. Просто в его лице появилось что-то старческое, совершенно не соответствующее его настоящему возрасту. Неизбывная усталость.

– Знаешь, Саку, ты очень крутая, – вдруг сказал брат.

– Это еще почему?

– Потому.

– Да ну?

Вместо ответа он сказал:

– Э – эх, попадет мне от мамы сегодня!

– Лучше пусть она ругается, чем плачет. Так что давай, собирайся и дуй домой.

Мы с братом распрощались у дверей старого заведения.

Я отправилась на работу.

В неярком свете заходящего солнца торговая улица приобрела какой-то новый облик – как будто из отдельных кусочков вдруг сложилась целая картинка.

Улица стала похожа на восточный базар.

На холодном вечернем небе поблескивали первые золотые звездочки.

Справа и слева вдоль улицы хлопали на ветру красно – белые рекламные флаги с надписями вроде «продаем дешево».

В течение следующих десяти минут – всю дорогу до автобусной остановки – я думала о детях. О том, как их рожают и воспитывают. Я думала о маме, у которой от двух мужей осталось двое детей с огромной разницей в возрасте, и о том, что мама в последнее время очень волнуется за брата.

Она сильно изменилась.

Но когда? И как? Этого я не помнила. Не могла вспомнить.

Думаю о маме, обрывки воспоминаний мелькают перед глазами:

мамины розовые соски,

белый воротничок расстегнут,

и видна золотая цепочка,

вижу маму со спины – она стоит у зеркала

и выщипывает брови.

Все. Больше ничего.

Взгляд не мужчины и не женщины – взгляд ребенка, восхищенно взирающего на мать снизу вверх.

Я иду по золотым, сияющим улицам своего города, и мне трудно сказать, что я чувствую. Любовь? Досаду? Сострадание? А может быть, это протест?

Но я знаю одно: то, что я сейчас ощущаю, – совершенно замечательное чувство.

Оно сродни ностальгии… И вечернее освещение к нему удивительно подходит.

Когда поздно ночью я вернулась домой после работы, на столе меня ждала записка от мамы.

Дорогая Сакуми! Спасибо, что сходила с Ёшио в ресторан окономи-яки. После ресторана он сразу же вернулся домой. Завтра меня вызывают (в школу, разумеется), поэтому ложусь спать, тебя не дождавшись. Спокойной ночи.

Спасибо и спокойной ночи – это каждый может написать, но вот скобки – это уже индивидуальный стиль. Мамин стиль.

Уже после того, как мама ушла, внизу зазвонил телефон. Я проснулась, но решила не вставать – пусть ответят те, кто уже на ногах.