Это был язык криминального мира и подворотни. Смесь нескольких языков, причем смысл зачастую был далек от изначального, к тому же произношение сильно искажалось. Ближе всего к нему будет, вероятно, смесь кокни, идиша, безграмотного голландского и папиараменто (смесь голландского, португальского и африканских диалектов).
Декок был единственным полицейским в Нидерландах, который понимал этот жаргон и мог говорить на нем, однако делать это у него язык не поворачивался.
Декок кивнул:
— Это ты тонко заметил.
Хозяин бара рассмеялся:
— Давай, Декок, колись, дело дрянь? — Он не стал ждать ответа. Лицо его стало серьезным. — Я таки прочел на обертке из-под рыбы… что этот козел, убивший старых пердунов, сбег… так тебя это достало, верно?
Те слова, которые в самом деле произносил Лоуи, почти невозможно было понять, но Декоку это удавалось. Фледдер тоже постепенно привыкал к манере Лоуи выражаться. Под оберткой из-под рыбы он имел в виду газету. Голландцы едят много рыбы, а отходы обязательно заворачиваются в газету, прежде чем попасть в помойку. Это также напоминало о стойкой привычке британцев подавать рыбу с чипсами в газете.
Декок кивнул и потер шею.
— Да, Лоуи, — признался он, — меня это беспокоит. Он человек странный, безответственный, непредсказуемый и жестокий. Он способен на все.
Лоуи неодобрительно покачал головой:
— Тюряга нынче вроде кина, где непре… непрер… где кино идет и идет. Цельный день напролет. У меня тут бывают типчики, которые, я точно знаю, должны сидеть в тюряге.
— Но ты их обслуживаешь?
Лоуи вроде как сильно удивился.
— Ясное дело, — сказал он с некоторым раздражением в голосе. — А чё ты хошь? Это ж мой бизнес, сам знаешь.
Декок невольно улыбнулся на такую реакцию. Он показал на пустые бокалы.
— Налей нам еще на дорожку, — попросил он.
Маленький хозяин бара послушался с рвением хорошего трактирщика.
Они долгое время молчали, наслаждаясь коньяком. В конце бара женщина хриплым голосом надрывно пела блюз. Некоторые из посетителей, сидящих за столиками, подтягивали. Когда песня кончилась, все бурно зааплодировали. Несколько человек встали и положили деньги в кружку, стоящую перед певицей. Никто не бросил монеты — только банкноты.
Малыш Лоуи наблюдал за всем из-за барной стойки.
— Старушка Кейт, — сказал он почти с нежностью. — Ей уже на сцене не петь.
Фледдер взглянул на свои часы и зевнул. Он рано встал, а от коньяка захотелось спать. Фледдер поставил бокал на стойку:
— Если что-нибудь услышите, Лоуи, дайте нам знать.
У Лоуи был такой вид, будто его оскорбили до глубины души. Возможно, Фледдер устал. Но как бы ему ни хотелось спать, он обязан был понимать, что не его дело выступать с подобными требованиями. Он был здесь с Декоком, и существовал протокол, которого следовало придерживаться даже среди близких друзей.
Декок поднял взгляд от бокала:
— Да, Лоуи, дай нам знать, если что-нибудь услышишь.
Возмущенное выражение исчезло с лица Лоуи и сменилось понимающим.
— Ясное дело, Декок, ежели что про Игоря прознаю, тут же тебе брякну.
Декок внезапно замер и внимательно посмотрел на маленького бармена:
— Ты сказал «Игоря». Насколько мне известно, в газетах его имя не упоминалось, Лоуи. И мы тебе его не называли.
Лоуи смущенно ухмыльнулся:
— Среди людей бывалых Игорь Стаблинский очень даже неплохо засвечен, сечешь?
— Ты его знаешь?
— Захаживал здеся пару разов или вроде того. Тусовался с одной из шалав… совсем молоденькой. |