|
Хуже — страшнее и неприятнее всего были первые несколько минут, пока груз не отошёл чуть дальше. Потом скорость нашего вращения вокруг общего центра тяжести замедлилась, так что Арб уже не мелькал в поле зрения с такой частотой. К тому времени, как фал развернулся полностью, вращение замедлилось настолько, что мы его почти не замечали. Теперь мы совершали полный оборот точно за один виток, то есть груз всегда был «под» нами, фал — вертикален, а холодное чёрное зеркало — «над» нами, где ему и следовало находиться. Медленное вращение создавало искусственную силу тяжести примерно в одну сотую арбской, то есть мы медленно «падали» бы вверх — прочь от планеты, если бы нас что-нибудь не удерживало. Этим чем-то были надутые трубки-распорки холодного чёрного зеркала. Нас прижимало к нему, как прижимает мусор к забору едва ощутимым ветерком.
Вскоре по завершении этого манёвра мы прошли над теневой стороной Арба и прекрасно видели, как Основание разгвоздило все крупные стартовые комплексы в экваториальном поясе Арба. Планета была по большей части чёрной, с прожилками и пятнышками света в населённых частях суши. Летящий гвоздь прочерчивал на этом фоне яркую черту, как будто хтонические божества, заточённые под литосферой Арба, рвутся наружу, кромсая её газовыми резаками. Когда гвоздь ударял в землю, он на мгновение гас и тут же расцветал полусферой более тёплого, красноватого света: сравнимо с ядерным взрывом, но без радиоактивности. Мы пролетели над тем самым комплексом, с которого Джезри отправился в свой первый космический полёт, и видели, как снизу на нас выдвигается оранжевый кулак. Джезри в этот момент занимался фалом, но он прервал работу на несколько минут, чтобы полюбоваться зрелищем. Раздался механический щелчок: Арсибальт воткнул провод в гнездо на передней панели моего скафандра. Так мы теперь разговаривали. Даже ближнюю радиосвязь сочли излишне рискованной, поэтому мы соединялись проводом, скафандр со скафандром. Точно также у нас не было круглосуточной широкополосной связи с поверхностью. Вместо этого Самманн использовал устройство, проталкивающее информацию — медленно и спорадически — по узкому направленному лучу, который Геометрам не увидеть. Так что теперь если ячейка 87 что-нибудь хотела мне передать, сообщение возникало в виде текста на виртуальном экране шлема — но не сразу. Нам сказали ожидать задержек порядка двух часов. А если бы мы не подключались проводами к сетке, то вообще бы не могли ничего получить или передать. — Танцы на проволоке, — заметил Арсибальт. Я по привычке глянул на его щиток, но увидел только искажённое отражение грибообразного облака. Поэтому я перевёл взгляд на экран посередине скафандра. Арсибальт посмотрел на Арб, затем поднял голову и встретился со мной глазами. Мгновение я собирался с мыслями. Это был первый настоящий — то есть личный разговор за последние несколько дней. С тех самых пор, как я проглотил Большую таблетку и влез в скафандр, каждый мой вдох, каждый удар моего сердца, даже звук, с которым я пью воду, передавался куда-то в реальном времени. Я привык думать, что каждое моё слово слушают бонзы, обсуждают в комитетах, сохраняют для вечности. Не лучшие условия для искреннего или интересного разговора. Однако я очень быстро привык, что не слышу восемьдесят седьмую ячейку. А теперь у нас с Арсибальтом появилась возможность поговорить. Никто к нам не подключился, мы были одни, как если бы гуляли в страничной роще Эдхара. Говоря о проволоке, Арсибальт играл словами: он имел в виду не столько проводящий шнур, который мы сейчас размотали, сколько канатоходцев под куполом цирка. Без страховки. — Да, — ответил я. — Когда мы вскрывали один груз за другим, я всё ждал, что там будет... Я чуть не сказал «какая-нибудь система торможения для входа в плотные слои атмосферы», однако здесь космический жаргон был так же неуместен, как в страничной роще. |
