|
Представляешь, яркий свет, аж глазам больно, витрины сверкают, красотки с обложек лыбятся, мужики скалятся, ракеты взлетают, мать их так!.. В предбаннике, где пьяный Витя отирался, - там компакт-диски. И мажоры какие-то на них лупятся. Выбирают. Ну, на стенке суки какие-то написали «Алиса», «БГ»… В подражание… Обслуживание, евроблинстандарт, вежливые все, красивые, все быстро, без очереди… А раньше очереди были - помнишь? Едрен-батон! Хрен достоишься, если знакомых в середке нет! Понимаешь, Морж, я же не против: видео - хорошая вещь, и продавцы отменно хорошие, но все это… Окна - те, стены - те! НАС там нет. И не будет. Все, что осталось - эти три окна на Владимирский… Я там десять лет не была. А помнишь, как ждали, что закроют? Говорили: завтра закроют, завтра закроют, и мы сутками там ошивались, все ждали - закроют, не закроют… Эти жуткие последние ночи… Помнишь?
Сигизмунд не стоял там и не ждал. Он не присутствовал при смерти старого «Сайгона». Но в этот миг он словно бы вспомнил обо всем. И потому просто кивнул. * * * Проснувшись от звонка будильника, Сигизмунд поглядел на спящих рядом Аську с Викой и на мгновение умилился. И тут же его хорошее настроение улетучилось: Анахрон стережет под землей и только ждет своего часа, чтобы навалиться неподъемной тушей. Открывая гараж, Сигизмунд заранее принюхивался: ему казалось, что он даже улавливает слабый запах… Но нет, пока что никакого переноса из прошлого не произошло. ПОКА. Спокойно, Стрыйковский, велел себе Сигизмунд, вишь разнюнился, как институтка! Ежели запах будет, вы его почувствуете. Причем без всяких усилий с вашей стороны. Однако он твердо решил сегодня же вечером посетить приемную камеру и оставить там хлеб, консервы и записку - благо Аська с Викой на пару намылились в гости к новому режу. За фольклористику трепаться. Этот реж, вроде бы, экс-археолог. А Вика - филолог. Оба, небось, в Публичке иной раз штаны просиживают. Аська считала, что это мистически роднит. * * * Разъезжая с Сигизмундом по точкам, боец Федор вдруг проницательно заметил: - Что-то вы бледный, Сигизмунд Борисович. Неприятности дома? - Да нет, дома как раз одни приятности. - А, - сказал Федор, - а у меня неприятности. Повестка в военкомат. На сборы какие-нибудь потащат. - Ты, Федор, молодой. У нас, стариков, свои заботы. - Вы, Сигизмунд Борисович, не обольщайтесь. У вас как раз самый неперспективный возраст. - В каком смысле? - В смысле сохранения вам жизни, - серьезно ответил Федор. - Вы потомство дали? Дали! Сколько вам лет? Сорок? - Тридцать шесть. - Во! Лопатой махать еще можете, а детей делать уже не будете. - Это еще почему? - Ну так… по возрасту. - Федор, видимо, полагал тридцатилетний барьер порогом глубокой дряхлости и старческого бессилия. Сигизмунд не стал с этим спорить. Как всегда, являя потрясающую осведомленность в делах государственной важности, Федор сообщил: - У них негласная установка, Сигизмунд Борисович, брать на всякие экологические катастрофы, вроде Чернобыля, людей старшего возраста. Чтобы уроды не рождались. А что эти ликвидаторы через два года от рака загнутся - то никого не колышет. У нас тут под боком ЛАЭС, так что с учета вас еще нескоро снимут… - Все-то ты, Федор, знаешь. И мышление у тебя какое-то тотальное. |
