Овцы давно были съедены, за исключением двух, способных давать молоко. Убийства происходили очень своеобразно — девушка касалась лбов животных, и они беспробудно засыпали, не просыпаясь даже тогда, когда нож пронзал их плоть. Сама Ашни не ела мяса. Питалась она каким-то таинственным образом — может быть, травой и кореньями, а сейчас, похоже, одним снегом. За время путешествия она похудела так, что светилась, но на ее здоровье это никак не сказалось.
Бредя по заснеженным дорфарианским склонам, они рассказывали друг другу о своей родине. Степняк — о Мойе, расположенной на берегу Внутреннего моря, Хойт — о прекрасном заокеанском Вардате с его голубыми стенами. Они помнили время, когда были обыкновенными людьми, пока Ашни не изменила их. Но с ней в их жизнь вошло великое спокойствие. Они беседовали на разных языках, каждый на своем родном, но это им не мешало — слова рождались прямо у них в сознании.
Любые странности давно сделались для них привычными.
Приближаясь к своему лагерю, они увидели поднимающийся дымок и еще кое-что. Вернее, кое-кого, призраком скользнувшего мимо них по снегу. Они не стали ни останавливаться, ни пытаться его удержать.
«Тот, кого она призвала», — подумал вслух уроженец Мойи.
«Или тот, кто ее ищет», — ответил Хойт.
Туманный закат просвечивал сквозь пришельца, его волосы казались покрытыми изморозью. Именно по ним охотники и узнали его.
«Дух Ральднора?»
«Его сын».
Охотники направились к лагерю на почтительном расстоянии от гостя. Он был королем, но не это главное. Они хотели увидеть ту трепетную струну, что в течение жизни привязывает душу к телу, и, похоже, им это удалось.
Он ясно ощущал не только присутствие мужчин за своей спиной, но и их готовность принять его. Правда, они казались ему призраками — так же, как, наверное, и он сам для них. Весь мир вокруг сделался призрачным. Твердым и надежным был лишь золотой огонь впереди, идущий от девушки.
Ральданаш еще раньше, без всякой подсказки, уяснил о ней все, что смог. Душа дочери Ральднора в оболочке тленной человеческой плоти, но старше этой плоти и переделывающая ее, чтобы приблизить к своему истинному возрасту. Теперь она выглядела как юная женщина лет восемнадцати, а ее сознание было еще старше. Старше даже самого себя, ибо каким-то непостижимым образом она сохранила те знания, которые душа забывает на путях своих бесконечных странствий. То, что помимо всего прочего, она еще и его сестра, он даже не вспоминал. Из всех причин, которые толкали его к ней, эта была наименьшей.
Дух Ральданаша вошел в скорлупу, оставшуюся от башни. Краем глаза он замечал пламя, мужчин, женщин и животных. Некоторые — родом с Равнин, — в свою очередь, видели его, но никак не реагировали. Похоже, она так и хотела — чтобы они воспринимали его без всякого показного шума. Поэтому Ральданаш спокойно прошел сквозь них и стал подниматься по винтовой лестнице.
На самом верху сохранилась небольшая часть зала — открытое со всех сторон пространство. На фоне темнеющего неба ее свет горел ровно и ярко.
Ашни. Она поднялась ему навстречу и странным мягким жестом взяла его руки в свои. Кроме ее прикосновения, во всем мире не было более ничего реального — только холодное серебро, текучая вода и ветер.
Ее красота сильно отличалась от его собственной, равно как и от красоты Ральднора, Сульвиан или Астарис. Эта была красота, какая бывает в фантазиях, не сводимая к жемчужно-белой коже и волосам цвета топаза. Ее глаза казались не глазами, а окнами, за которыми горит лампа. И еще — Сила. Сходную силу он ощущал в Рармоне, но у того она была рассеянной, у нее же — сосредоточенной, даже избыточной. Для пробуждения такой силы нужно было что-то иное, не воля. Если Рармон был мечом, то Ашни — клинком огня. А сам Ральданаш. |