— Да он же гений! А ты — примитивный обормот! — чуть не с кулаками лез к однокурснику Тарковский.

Советским людям, имевшим представление о кино лишь по прокатным отечественным и редким «импортным» фильмам, такое обращение с реальностью и не снилось. А если и было явлено студентам Кино института, то в качестве «истории зарубежного киноискусства», которая, как учили наставники, «грешила многими издержками». Для Тарковского и его нового друга, записавших себя в авангардисты, знакомство с лучшими фильмами мировой киноклассики в Госфильмофонде открывало невиданные горизонты.

Открытие японского режиссера Акиро Куросавы потрясало, вдохновляя к поиску новых путей.

— Гениальный мужик! — вздохнул Андрей, — Сделал «Расёмона» по мотивам двух рассказов Акутагавы и в 51-м году отхватил «Золотого льва» на Венецианском фестивале.

— А за «Семь самураев» получил в 1954-м «Серебряного льва», — Андрон почти злился. — Думаешь, нам слабо?

Андрей крепко задумался.

— Мы сделаем лучше… Но… Бергман! «Земляничная поляна» Бергмана — это невероятно! — то ли восхищался, то ли возмущался он. — Границы сна и яви размыты. Нет границ! Ты погружаешься в некую совершенно неведомую атмосферу, в которой все предстает в иных обличиях.

— Задаешь себе иные вопросы о мире… А эти часы без стрелок? Такая емкость образа — вот попробуй, расшифруй!

— Не люблю расшифровывать то, что не подлежит прояснению. Именно этот