— Таков мой приказ. Выполняйте. Немедленно.

Теогонии-IV

Он родился в огне.

Или, точнее, переродился?

Люций кожей чувствовал тот убийственный жар, который поглощал все без остатка, питаемый химическими реакциями, усиливаемый почти осознанным желанием пожирать. Его глаза открылись, тело пронзила восхитительная боль. Он был жив, и одним этим слоило наслаждаться, особенно учитывая предшествовавшие события.

Шарроукин.

Его убил этот Гвардеец Ворона.

И все же он был жив.

Люций помнил, как парные черные клинки вонзились в его тело так, как это делает оружие палача. Боль от мечей, разрезавших грудь и пробивших оба сердца и легкие, оставила после себя достойное воспоминание, которое до сих пор вызывало в нем дрожь удовольствия.

Он сел, дотронулся руками до плеч — и не обнаружил никаких следов смертельных ран. Только гладкая кожа, удивительно приятная на ощупь. Он находился на железной каталке в апотекарионе, больше похожем на лабораторию безумца: стены скрыты под толстыми трубами, жидкость в которых кипела, выпуская пар, от жары в помещении.

Весь апотекарион был объят яростным пламенем, явно родившимся в результате поджога. На полу и стенах горели ядовитые химикаты, пролившиеся из разбитых реторт и лопнувших баков для хранения высокотоксичных горючих веществ.

Он был жив. И он был не один.

В центре лаборатории шла борьба не на жизнь, а на смерть: два чудовища гигантских размеров сражались со своим творцом и хозяином этой обители проклятых — апотекарием Фабием. Один из терат казался отвратительной мешаниной искривленных конечностей, его тело раздулось от опухолей и наростов, вызванных гиперэволюцией. Конечности и части тела другого множились с каждой секундой, причем предназначение их невозможно было определить.

Несмотря на все уродливые деформации, кошмарным образом преобразившие плоть терат, Люций разглядел на их телах отметки легиона: неизвестно, кем эти существа станут в будущем, но раньше они оба были Имперскими Кулаками.

Оружие Фабия состояло из посоха с пикой на конце и крупнокалиберного пистолета, стрелявшего трассирующими снарядами. При попадании они выбрасывали облако смертельных токсинов, но мутанты, казалось, от них становились лишь сильнее. Только огонь причинял им боль, и их сверхмодифицированная плоть неплохо горела.

— Люций! — заорал ему Фабий. — Помоги мне! Спаси образцы геносемени!

Обычно Люций не считал нужным подчиняться приказам кого-то вроде Фабия, но на этот раз он решил, что услуга, оказанная апотекарию, потом может оказаться нелишней. Он соскочил с каталки и осмотрел столы, выстроившиеся вдоль стен, в поисках какого-нибудь подходящего по виду устройства.

Наконец его взгляд остановился на криоконтейнере, прикрепленном к стене охлаждающими трубками и контрольными кабелями. Люций с трудом пробился сквозь пламя: доспех защитил его от жара, но без шлема кожа на его покрытом шрамами лице пошла пузырями, а волосы, и так поредевшие, выгорели полностью, уже навсегда.

Боль при этом была изумительной.

Один из терат упал: тело его, пронзенное посохом Фабия, уже не могло справиться с грузом хаотических мутаций. Второй монстр был объят пламенем с головы до ног, и плоть его стекала с костей, словно расплавленный воск. Фабий выстрелил ему в голову, и позвоночник существа треснул, не выдержав нового скачка эволюции.

Схватив контейнер, Люций оторвал его от стены. Разорванные трубки обдали его горячей жидкостью, которая воняла чем-то органическим — аммиаком мочи и биологическими отходами. Стенки контейнера раскалились, и он закричал от боли, хотя мозг его чувствовал наслаждение.

— Уходи! — крикнул Фабий, пробираясь через лабораторию. Пламя уже подступало к бочкам со взрывчатыми веществами. Откуда-то из глубины апотекариона раздались глухие взрывы, и в зал вырвались потоки огня.