К огорчению Таси, отношение Люка к страданиям Николая было таким же, как и у его дочери. Когда она поздним вечером показала ему письмо матери. Люк не проявил ни капли сострадания, что очень разочаровало ее.

– Ангеловский знал, насколько опасна его затея, – сдержанно произнес он. – Он решил непременно убить Щуровского, и сделать это даже ценой собственной жизни. Его обуревает страсть к опасным играм, Тася. И его политические враги нашли способ уничтожить его. Но он же знал, что так может случиться. Николай шел на это с открытыми глазами.

– Я не могу не жалеть его, – отвечала Тася. – Уверена, что в тюрьме его жестоко мучают.

Люк пожал плечами:

– Мы ему ничем не можем помочь.

– Разве ты не можешь по крайней мере заставить кого-нибудь послать в Россию неофициальный запрос? Кого-то из твоих знакомых в министерстве иностранных дел?

Синие глаза Люка пронзительно глянули на нее.

– Почему тебя заботит, что станет с Николаем Ангеловским? Бог свидетель, ему всегда была глубоко безразлична твоя судьба, да и судьбы любых других людей.

– Частично потому, что мы в родстве…

– Очень отдаленном.

– …а частично потому, что он стал жертвой тех же продажных чиновников, от которых пострадала я.

– В его случае этому есть причина, – едко заметил Люк. – Разве ты веришь, будто Щуровский покончил с собой?

Его снисходительный тон уязвил Тасю.

– Если ты решил стать для Николая сразу и судьей, и палачом, то ты ничуть не лучше царя и его поганых приспешников!

Они яростно смотрели друг на друга. Гневный румянец волной залил шею и лицо Люка.

– У меня есть на это право. Я знаю, что это такое, когда все против тебя, когда все обвиняют и не к кому обратиться…

– Следующим твоим шагом, наверное, будет требование взять его в мой дом.

– Геоидом? Я-то думала, что это каждом! Нет, я так не думала, но неужели это будет слишком – попросить тебя об убежище для кого-то из моей семьи?

– Да, слишком, если этот кто-то – Николай Ангеловский. Проклятие, Тася, ты же прекрасно знаешь, на что он способен. Он не стоит этого разговора. После всего того, что он нам сделал.

– Я его простила. И если ты не можешь его простить, по крайней мере постарайся понять…

– Я скорее увижу его в аду, чем прощу его вмешательство в нашу жизнь.

– Потому что он уязвил твою гордость, – бросила Тася. – Поэтому тебя и бесит даже одно упоминание его имени.

Удар попал точно в цель. Она поняла это по внезапно сдвинувшимся бровям и яростно забившейся жилке на щеке.

Она увидела, как он стиснул зубы, чтобы удержать ядовитый ответ. Наконец ему удалось овладеть собой в достаточной мере, чтобы заговорить, хотя голос еще дрожал от ярости:

– Ты думаешь, мне моя гордость дороже твоей безопасности?

Тася упорно молчала, испытывая одновременно и гнев на мужа, и чувство вины перед ним.

– О чем мы спорим? – спросил Люк. Глаза его были холодны как лед. – Что мне надо сделать?

– Единственное, о чем я прошу, – попытайся узнать, жив Ангеловский или нет.

– И что потом?

– Я… – Тася отвела глаза в сторону и уклончиво пожала плечами:

– Не знаю.

Губы его насмешливо искривились.

– Ты никудышная лгунья, Тася.

***

На следующий день Люк ушел из дома, так и не согласившись выполнить ее просьбу. Тася понимала, насколько безрассудно снова заговаривать с ним об Ангеловском.