— Так ты изнасиловал мою мать… мою тринадцатилетнюю мать? — хриплым шепотом спросила я. — Ты, такой благородный и образованный, поступил как последний подонок?

— Ты не понимаешь, — с отчаянием в голосе воскликнул Тони. — Я ведь сперва намеревался всего лишь припугнуть ее, надеясь в душе, что она рассмеется и обзовет меня дураком и на этом все закончится. Но она испугалась по-настоящему, словно бы действительно приняла мои намерения всерьез, и это еще больше разозлило и возбудило меня, потому что я знал, какие свободные в плане секса нравы царят в Уинтерхевен, и был уверен, что и Ли уже имеет определенный опыт и весь ее испуг не более чем очередной спектакль. И я изнасиловал ее! Да, я силой взял твою тринадцатилетнюю мать.

— Ты животное! Чудовище! — завизжала я, вскакивая с кресла и бросаясь на Энтони с кулаками. Я хотела вцепиться ему ногтями в физиономию, но он схватил меня за руки. — Теперь мне ясно, почему она убежала отсюда! Теперь мне все понятно! Это ты толкнул ее в объятия моего папаши, чтобы голод и холод в горах доконали ее!

Я ударила его ногой в голень — он отпустил мои руки и отшатнулся, но я изловчилась и стукнула его кулаком по лицу.

— Я ненавижу тебя! Ты убил ее! Ты отправил ее прямиком в настоящий ад!

Он сжал мне запястья и насмешливо бросил в лицо:

— Она убежала вовсе не после этого — первого — случая! Как не убежала ни после второго, ни после третьего. Дело в том, что твоя мамочка вошла во вкус и с удовольствием предавалась со мной новым для себя играм, находя их упоительными. Она приходила и стояла в дверях, а когда я шел навстречу, ее начинала бить дрожь. Случалось, она даже плакала от переполняющего ее желания, вскрикивала и вырывалась, когда я прикасался к ней, поскольку знала, что никто не услышит ее криков, а потом с исступлением давала волю сладострастию, отдаваясь мне.

Мне все-таки удалось влепить ему пощечину! Окрыленная успехом, я попыталась выцарапать ему глаза.

— Прекрати! — оттолкнул он меня, и я едва не упала. — Я не потерплю этого! Я ведь мог бы и не рассказывать тебе ничего!

Я снова бросилась на него и ударила по лицу кулаком. Он схватил меня за плечо и стал трясти так, что у меня рассыпались волосы.

— Пока я не узнал подлинную дату твоего рождения, я не считал, сколько времени продолжался наш тайный роман. Теперь я это сделал, и вот что получается: Ли убежала из дома восемнадцатого июня, а ты родилась двадцать второго февраля, то есть спустя восемь месяцев. А мы с ней были любовниками на протяжении по крайней мере двух месяцев, из чего я вынужден сделать следующий вывод: имеется очень большая вероятность, что ты моя дочь.

Руки мои упали как плети, я побледнела. В ушах у меня зазвенело, и ноги стали словно ватные.

— Я не верю тебе, — осевшим голосом произнесла я. — Это неправда. Не может быть, что Трой мой дядя…

— Мне очень жаль, Хевен, мне действительно очень жаль, но это так. После того как ты рассказала мне историю знакомства и женитьбы Ли и Люка Кастила, мне стало ясно, что он не мог быть твоим отцом, если только ты не появилась на свет раньше срока. Бабушка никогда не упоминала об этом?

Пятясь назад, я молча покачала головой. Так значит, бродяга Кастил, которого я считала своим палашей, мне вовсе и не отец!

— Ты говорила, что отец всегда ненавидел тебя, Хевен. И я догадываюсь почему: Ли вполне могла признаться ему, что беременна, даже до того, как они поженились. И я уже ни капельки не сомневаюсь, что ты моя дочь: у тебя волосы точно такие же, как и у Троя, и такие же тонкие и длинные пальцы, как у всех Таттертонов.

Он растопырил свои пальцы, и я сравнила их со своими. Ничего нового для себя я в них не увидела — те же маленькие ладошки с тонкими длинными пальцами и овальными ногтями.