– Нет, ты все врешь! Этого быть не может!

И Земля не паршивая планетенка, Земля – это прекраснейший из миров Пространства. Ты винишь других в том, в чем сама виновата! Да, это так! Тебе не пришлась по вкусу жизнь на Земле, а ничего путного найти вне ее ты не смогла, устроилась на грузовоз, в обслугу, злилась на всех, так?!

– Не‑т! – завизжала смуглянка. – Ты сволочь, гадина! Ты ни черта не смыслишь в этой жизни! Не‑е‑ет!!!

И Иван понял, все так, он прав. Ему надо было бы ее добить – морально, духовно. Но он лишь процедил ей на ухо:

– Тебя бросали на Земле любовники, многие бросали, я слышал... Может, ты им не пришлась, может, получше кого находили. Но ты возненавидела не их, ты их носила в памяти, перебирала, хотела вернуть, а ты возненавидела Землю! – Иван сдержал себя и закончил почти равнодушно: – Впрочем, это твое дело. Я не зову тебя туда, на родину, можешь оставаться здесь, раз тебе нравится!

– Не зо‑ову‑у?! – с ехидцей протянула смуглянка. – Да тебе там никогда не бывать, слизняк!

– Ну ладно, пошли! – Иван грубо толкнул ее вперед.

Только пройти им далеко не удалось. На седьмом или восьмом шаге почва разверзлась под ними. Они стали падать.

Иван, помня наказ вертухая‑доброжелателя, не дергался. Он и ее сжимал крепко‑накрепко, чтоб ни рукой, ни ногой не могла шевельнуть.

Падали они долго. Ивану это падение было знакомо по прошлому разу. Снова мелькали пещерные стены, камни, валуны, сталактиты и сталагмиты, ревели водопады, брызги летели в лица... Но было ли это настоящим падением или только иллюзией падения, Иван не знал. Он всматривался в черные непроницаемые глаза смуглянки и видел – ей страшно, – она очень боится за себя – вон, – закусила губу, ноздри расширены, трепещут крылышками, а брови наоборот, напряжены, сведены к переносице, и не такая уж она красивая, обычная баба, молодая, грудастая, симпатичная, но обычная! Иван отвернулся.

Они упали прямо в фильтр‑паутину. И на этот раз Иван не стал вырываться из тенет, не стал вытягивать ног из болота, и смуглянке не позволил. Они в считанные минуты прошли сквозь фильтр. И упали на гамак.

– Это еще что за явление, – пробурчала без вопросительных интонаций мохнатая и сонная Марта.

– Привет, – бросил ей Иван: – Как висится?

– Убирайся вон!

– Обязательно уберусь, только вот приспособлю рядышком с тобой эту подруженьку и сразу же уберусь! – заверил Иван. Говорил он самым покладистым тоном.

– Убирайтесь оба!

– А ты заткнись, брюхо! – осмелела вдруг смуглянка. – Висишь – и виси себе! Не то я те хобот‑то вырву, стерва!

– Только без этого, – встрял Иван. И спросил серьезно: – Где Лана?

Марта посмотрела на него заплывшими поросячьими глазками. Но ответила. Иван даже не ожидал, что она ответит.

– Там!

– Где там?

– За стеной, слизняк. – Марта перешла на какой‑то змеиный шип. – Но учти, если ты ее опять утащишь в мир смертных, она никогда тебе этого не простит! Она проклянет тебя, понял? Ты станешь для нее самым ненавистным существом во Вселенной! И эти, – Марта неопределенно кивнула в сторону, отчего весь ее мохнатый живот‑груша вместе со слизистым и морщинистым хоботом затряслись, заходили ходуном. – И эти тебя никогда не простят, у них каждая матка на вес... на вес... нет, тут золото не в цене, нас даже не с чем сравнить, мы дороже всего! Иван успокаивающе помахал рукой.

– Ничего, – проговорил он, – я привел достойную замену русоволосой.