— Конечно! — воскликнула Анжелина.

— Как жаль, что твой отец отказывается сидеть со мной за одним столом! Счастье, что он хотя бы шьет для меня обувь!

— Вы не обязаны у него заказывать, мадемуазель! У меня такое впечатление, что вы поступаете так из милосердия. Скоро я перестану приходить к вам, чтобы не превратиться в просительницу.

Жерсанда удивленно посмотрела на Анжелину:

— Что за чушь, Анжелина! Да что с тобой? Сегодня Рождество! На свет появился наш Спаситель Иисус Христос. А ты говоришь мне такие глупости! Кроме того, я ценю твой вкус. Ты всегда со знанием дела выбираешь фасон и превосходно шьешь. Что касается твоего отца, то никто не сможет мне возразить: он прекрасный сапожник, всегда готовый удовлетворить любые пожелания своих клиентов. Почему ты вдруг стала такой гордой? Неужели, чтобы не задеть твоих чувств, я должна обращаться к другому сапожнику, например, из Сен-Жирона, который работает с грубой кожей и пренебрегает мнением своих заказчиков? О, как же ты меня обидела! А я так радовалась, что смогу разделить с тобой эту трапезу!

Анжелина внимательно посмотрела на напудренное лицо старой дамы. Ей показалось, что на ее ресницах заблестели слезы. Устыдившись, она встала с кресла и принялась нервно ходить по гостиной.

— Простите меня, мадемуазель, — сказала наконец Анжелина, остановившись у окна. — Право, я отвратительно веду себя. Я заставила вас плакать и к тому же вынудила отца встречать Рождество в одиночестве. Боже, как бы мне хотелось забраться в нору и проспать там лет сто!

Стоя в углу комнаты с бокалом в руке, Октавия терпеливо ждала. Ей очень хотелось насладиться мускатом в таком хорошем обществе. Но, казалось, праздничная трапеза превращалась во что-то непонятное. Служанка с вожделением смотрела на накрытый стол: на белой камчатой скатерти стояла прекрасная зеленая посуда с золотой каемкой, нежно-розовые салфетки были свернуты в конус. Между уксусницей и солонкой красовался букет роз.

— Было бы преступлением зарыть столь очаровательную мордашку в землю, малышка! — воскликнула Жерсанда. — Успокойся. Давай выпьем. Я от чистого сердца прощаю тебя. Ведь ты не думала ни о чем плохом, правда? И я вовсе не собиралась тебя дразнить, заговорив о твоем отце. Но Огюстен Лубе озадачивает меня. Когда я встречаю его на площади, он безукоризненно вежлив со мной. Тем не менее, в мастерскую ходит Октавия, поскольку я боюсь, что он начнет упрекать меня. Твой отец возражает против моей щедрости по отношению к тебе. Боже всемогущий, если бы он знал…

Анжелина вновь села у камина. Октавия налила муската ей и своей хозяйке. Потом она наполнила до краев свой бокал. Желтоватый оттенок вина свидетельствовал о его тягучести.

— Если бы что он знал? — спросила заинтригованная Анжелина.

— Выпьем за твое будущее, — оборвала ее Жерсанда. — Поступай так, как считаешь нужным. Я верю в тебя, моя малышка.

— Если бы что он знал? — не отступала Анжелина. — Мадемуазель, почему вы так сказали?

— В прошлом месяце я составила завещание… После мой смерти этот дом перейдет к тебе, при условии, что ты оставишь у себя на службе Октавию. Я завещаю тебе также некую сумму денег.

— Но это безумие! — возразила Анжелина. — У вас наверняка в Лозере есть родственники. И я вовсе не хочу, чтобы вы умирали. Вы — мой друг, даже больше. Я люблю вас так сильно, как если бы вы были моей бабушкой.