Еще год управлял своей конторой по продаже недвижимости. Но бизнес потерял для меня всякий смысл. Два года назад я все продал и вырученные деньги положил в банк. Снял вот этот дом. Провел эти два года… в размышлениях. Стал пугливым. Ничего удивительного, а? Чертовски пугливым. Вернулся на круги своя, к тому, во что поверил еще мальчишкой. Будто это я опасен для всех, кто приближается ко мне. Но ты заставил меня измениться, Эйнштейн. Вывернул наизнанку. Клянусь, это так. Ты был послан для того, чтобы показать мне: жизнь полна таинственных, странных и чудесных вещей, и только дураки по своей воле отстраняются от этой жизни и смотрят, как она проходит мимо.
Пес устремил на него полный внимания взгляд.
Тревис взял банку, но она была пуста.
Эйнштейн сбегал к холодильнику и принес еще одну.
Беря жестянку из пасти собаки, Тревис спросил:
— Теперь, когда ты слышал всю эту историю, что ты думаешь? Можно со мной иметь дело? Ты не боишься?
Пес тявкнул.
— Это что, означает «нет»?
Эйнштейн улегся на спину, задрав лапы вверх, и подставил ему брюхо, как и в прошлый раз, когда согласился надеть ошейник.
Отставив жестянку с пивом в сторону, Тревис встал из-за стола, опустился рядом с псом и погладил ему брюхо.
— Ладно, — проговорил он, — ладно. Только не умирай. Не вздумай умирать, пока ты со мной.
6
Телефон в доме Норы Девон зазвонил вновь в одиннадцать часов. Это был Стрек.
— Ты в постели, лапочка?
Она не ответила.
— Хотела бы, чтобы я был рядом?
Со времени предыдущего звонка Нора все размышляла о том, как с ним разговаривать, и придумала несколько угроз, которые, по ее разумению, могли подействовать на него.
Она сказала:
— Если вы не оставите меня в покое, я обращусь в полицию.
— Нора, а ты спишь голая?
Сидя в кровати, Нора выпрямилась и окаменела.
— Я обращусь в полицию и скажу, что вы пытались… приставать ко мне. Клянусь, я так и сделаю.
— Хотелось бы увидеть тебя голенькой, — сказал Стрек, не реагируя на ее угрозу.
— Я солгу. Скажу, что подверглась из… изнасилованию.
— Хочешь ощутить мои ладони у себя на груди, Нора?
Тупые рези в животе заставили ее скорчиться.
— Я попрошу телефонную компанию прослушать мой телефон, записать все разговоры и, таким образом, у меня будут доказательства.
— Было бы здорово целовать тебя всю, Нора.
Боли в животе усилились. Нору начинало трясти. Срывающимся голосом она выложила последнюю угрозу:
— У меня есть револьвер. У меня есть револьвер.
— Сегодня ты увидишь меня во сне, Нора, уверяю тебя. Тебе приснится, как я целую тебя повсюду, все твое красивое тело…
Она с силой опустила трубку на рычаг.
Улегшись на бок, Нора сжала плечи, подтянула колени и обхватила себя руками. Рези в животе были чисто эмоциональной реакцией, вызванной страхом, яростью и невероятной безысходностью.
Постепенно боли утихли. Страх исчез, и осталась только злость.
Нора была настолько отстранена от внешнего мира и присущих ему отношений, так не приспособлена к общению с другими людьми, что просто не могла существовать вне своего дома, который, как крепость, защищал ее. В социальном смысле она была неграмотной. Нора не умела поддерживать вежливую беседу даже с Гаррисоном Дилвортом, адвокатом тети Виолетты и теперь ее, Нориным, адвокатом, когда им несколько раз пришлось вместе обсуждать дела о наследстве. Она отвечала на его вопросы односложно и сидела, опустив глаза вниз, не находя места своим холодным рукам, ужасно стесняясь. Боялась собственного адвоката! Если Нора робела в присутствии Гаррисона Дилворта, как она могла противостоять Арту Стреку? В будущем Нора уже никогда больше не отважится вызвать техника, что бы ни сломалось в доме — пусть все лучше развалится и рухнет, ведь следующий мастер может оказаться очередным Стреком или того хуже. |