— Со смертью имперского правителя по воле людей я занял его место. — Астелян дерзил, уже решив, что не позволит этому дознавателю запугать себя и принудить к признанию неправоты, ведь в сердце своем он знал, что был прав. — Они признали, что я добился успеха в войне. Однако цена победы была высока, и в скором времени правящий класс показал мне свою неблагодарность. Советники, иерархи и аристократия сопротивлялись признанию моих полномочий, хотя ради собственной безопасности с радостью позволяли людям Тарсиса жертвовать жизнью. Хуже всех были лицемеры из Экклезиархии, занятые самообманом. Я из первых рук знал о том, сколько вреда они принесли. В первую очередь это были их нелепые бормотания и напыщенные проповеди, которые подрывали силы Империума.

— И поэтому ты решил, что вправе устранить их, да? — Борей схватил одну из цепей и, зажав в кулаке, так затянул ее на мускулистой груди Астеляна, что цепь впилась в плоть. — Может быть, ты просто боялся их власти над твоими рабами? Они были подлинной оппозицией твоему перевороту? Единственными конкурентами по части мертвой хватки, которой ты удерживал народ Тарсиса? Возможно, тебя разъярила зависть к их привилегированному положению и духовному авторитету?

— Из-за нелепых догм они отказались поддержать мое назначение имперским правителем, потому что я, в отличие от них, не считал Императора богом, — заявил Астелян, сопротивляясь давлению цепей. — Ха! Я шагал рядом с Императором, я слышал, как он говорит, я видел его сердитым и грустным. Что они знают, с их резьбой и росписью, с их идолопоклонством и суевериями? Император, конечно, более чем человек, но Бог? Таких намерений у него не было, и дураки, которые основали эту Экклезиархию, совершили серьезную ошибку. Император не какая-то там далекая фигура, которой поклоняются, он тот, кто всегда будет с нами, он сила, которая движет людьми в преодолении испытаний. Он говорил, что человечество определяет собственную судьбу, но теперь, когда это послание отброшено, слабаки могут валить на Бога свои недостатки.

— Ты изображал близость к Императору? — спросил Борей и отпустил цепь так, чтобы она хлестнула Астеляна.

— Нет, ничего подобного. — Астелян покачал головой. — Я был магистром ордена, таких набралось бы несколько тысяч, своими достижениями я гордился, но они стоили внимания Императора не более, чем достижения любого другого. Я видел Императора только один раз, в мире, который назывался Шеридан, да и встреча была короткой. Всякий раз, когда у меня возникают сомнения, я вспоминаю ее, и память придает цель моей жизни. Он сказал мне лишь несколько слов, похвалил кампанию, одобрил усердие нашего ордена. Я искренне жалею об одном: что не был с ним вместе во время присоединения Калибана. Возможно, окажись я там, все сложилось бы иначе. Когда примархи вернулись, многое изменилось и уже не стало прежним, мы уже не следовали только за Императором.

— И поэтому ты приказал своим эскадронам смерти перебить священников, кардиналов, даже деканов и хор мальчиков, — прошипел Борей сквозь стиснутые зубы.

— Ты преувеличиваешь. — Астелян в знак отрицания попытался махнуть рукой, но жесту помешали оковы. — Священники предъявили мне ультиматум: признать Императора богом или оказаться перед лицом еще одного восстания. Их слова и поступки свидетельствовали о предательских намерениях. В ответ я выступил с собственным ультиматумом — отказаться от угроз, а также от атрибутов и выгод лжеучения или идти под суд за предательство. Кто-то согласился, кто-то — нет. Я не участвовал в судебном разбирательстве, но все они были признаны виновными и казнены. И впрямь, настоящий хор мальчиков!

— Но ты не ограничился приказами насчет священников, — продолжил Борей.