— Я предпочел бы потратить двадцать часов на ремонт одного болтера, чем хоть на секунду засомневаться: вдруг мои боевые братья не могут сражаться в полную силу из-за моей небрежности в работе, — улыбнулся Гефест. — И еще я обращаю особое внимание на броню капеллана-дознавателя, потому что она того заслуживает.

— Да, я знаю о твоей любви к изделиям мастера Мандеуса, — заметил Борей, позволив себе одну из редких своих улыбок. — Ты не раз говорил, что умрешь довольным, если сможешь создать модель брони вполовину столь же великолепной, как моя.

— Я мог такое сказать, — подтвердил Гефест, — но по ошибке. Как следует поработав с броней в эти дни, я многое узнал о методах Мандеуса и теперь буду доволен, если создам такой же хороший доспех!

— Разве ты не предпочел бы сработать доспех лучше Мандеуса? — спросил Борей, подошел к верстаку и принялся разглядывать разрозненные части сервоприводов и искусственные мышцы-волокна, которые Гефест извлек из нагрудника.

— Если я сумею подражать его умениям с теми инструментами, которые у меня найдутся здесь и сейчас, я сочту себя лучшим мастером, — ответил Гефест тихо.

Борей наградил его вопрошающим взглядом.

— Великие мастера Мандеус, Генеон, Астер и все им подобные работали в Башне Ангелов, среди братьев, с помощниками, выполнявшими второстепенную работу, на которую я тут растрачиваю свои дни. Ты видел большой армориум нашего ордена. Это место в нашей башне по сравнению с ним ничто.

— Тебя тяготит здешний пост? — тихо спросил Борей, понимая, что его собственную душу гнетет то же самое чувство: желание быть свободным от Писцины с ее ограничениями. — Ты считаешь, что в армориуме, со своими коллегами-технодесантниками, ты лучше послужил бы Императору?

Гефест колебался, пытаясь уловить настроение Борея. Он коротко глянул на помощников (те погрузились в собственные обязанности, или, по крайней мере, выглядело это именно так), после чего задумчиво ответил, понизив голос и придвинувшись вплотную к капеллану-дознавателю:

— Мы все боролись, проливали кровь на этих вулканических островах, чтобы защитить Писцину от орков, — сказал он. — Я готов снова делать это и работать на Писцине, пока магистр кузни не посчитает нужным прислать кого-нибудь взамен.

— Но ты не ответил на мой вопрос, — настаивал Борей с печальной улыбкой. — Я не стану судить тебя, почему бы тебе не достичь совершенства в своем деле? И я не собираюсь возлагать на тебя ответственность за желание идти по стопам великих предшественников. Ты великий мастер, твое терпение — дань уважения нашему ордену. Не мне выступать от имени великих магистров, но, когда Башня Ангелов снова возвратится к нам, они узнают о твоей самоотверженности и твоем мастерстве.

— Я не искал похвалы, брат-капеллан, — быстро сказал Гефест. — Ты меня спросил, и я ответил честно, как мог.

— Раз ты не искал похвалы, то тем более достоин ее, — заявил Борей, положив руку на плечо товарища. — Я задал вопрос не из подозрения, но из доверия. Не хочу, чтобы тебя угнетали твои мысли и амбиции, ты должен чувствовать себя свободно и говорить свободно, и со мной, и с другими. Только в стремлении к вершинам своих возможностей мы сумеем сохранить гордость ордена и его честь.

— В таком случае могу я задать вопрос, брат-капеллан? — спросил Гефест, вглядываясь в лицо Борея.

— Да, конечно.

— Твой глаз… — начал Гефест. — В последнее время ты выглядишь обеспокоенным, и я задался вопросом, а нормально ли работает устройство. Это оно вызывает у тебя боль?

— У меня постоянные боли, ты же знаешь, Гефест, — ответил капеллан, отстранив руку и отступив назад.