|
Юные красотки чинно ходят парами, парни сбиваются в шумные, неустойчивые группы. С давних пор и до наших времен бытует некая форма общения, которую в молодежной среде определяют словечком «кадрить». Если юноша три часа кряду ходит кругами вокруг какой-нибудь девушки, затем — намотав не менее десяти миль — решается с ней поздороваться, а она останавливается и милостиво ему отвечает, то говорят, что он ее «закадрил». Подобный ритуал взаимного приглядывания ежедневно происходит на всех главных улицах больших городов. В Плимуте же для этих целей служит площадка на берегу, где Фрэнсис Дрейк, по слухам, играл в шары в тот самый момент, когда ему донесли о появлении испанской эскадры.
Далеко внизу лежали спокойные, гладкие воды залива Саунд между обрамляющих их скал. Волнолом выглядел едва различимой серой полоской на фоне моря. В сгущающейся темноте уже обозначились огнями остров Дрейка и Маунт-Эджкам, сигнальные огоньки на эсминце перемещались в направлении верфей Девонпорта. Откуда-то справа доносился явно производственный шум — там колотили молотками по металлу. Этот резкий энергичный звук, нарушавший вечернюю тишину, служил живым напоминанием о том, что Плимут — это Плимут, и сегодня больше, чем когда-либо… Дальше в открытом море, на расстоянии примерно пятнадцати миль, над серыми волнами включался и выключался с равными интервалами еще один огонь — работал самый знаменитый светоч Британского побережья, Эддистонский маяк. Мне откровенно жаль того человека, который, впервые попав в Плимут-Хо, не ощутил бурления в крови. Я любовался пейзажем, быстро исчезающим в наступавшей тьме, и думал о Саутуорке. Дело в том, что существует прочная невидимая связь между этим живописным девонширским холмом и мрачным районом доков и складских помещений на южном берегу Темзы. Если один напоминает нам о Шекспире, Марло и Бене Джонсе, то другой ассоциируется с именами Дрейка, Хоукинса, Кука и сэра Хамфри Гилберта. Саутуорк является центром елизаветинского возрождения в литературе, в то время как Плимут навеки связан с елизаветинской эпохой географических открытий. Пока я вот так сидел в сгущающейся тьме над Плимут-Саунд, воображение мое работало: я представлял себе мрачных головорезов, которые рыскали в Мексиканском заливе, полагаясь на помощь Господа Бога в своей противозаконной торговле рабами. Как ни крути, а эти ребята завоевали для нас кусочек мира! В моей памяти всплыли разрозненные легенды, связанные с теми временами: как Кокрейн приплыл в Саунд с тремя золотыми подсвечниками на топе мачты — он снял их с испанского галеона; как примерно в 1573 году три корабля возвращались домой из Номбре-де-Диос, оставив за собой обломки испанского флота; на палубе одного из них стоял человек (конечно же, Дрейк), который первым увидел Тихий океан с верхушки дерева и торжественно поклялся, что когда-нибудь он будет плавать в этих водах на английском корабле. У меня за спиной возвышалась статуя Фрэнсиса Дрейка, выделяясь черным контуром на фоне неба. Прославленный пират стоял, опустив одну руку на глобус, а в другой сжимая рукоять меча. — Считается, что Дрейк играл в шары на берегу, — обратился я к человеку, сидевшему рядом со мной. — Хотелось бы знать, где именно он это делал: наверху или у подножия холма? — Мне кажется, — ответил незнакомец с дружелюбной улыбкой, столь характерной для жителей Девоншира, — что в те времена холм был куда ровнее и удобнее. Полагаю, Дрейк играл на той самой лужайке, где сейчас стоит статуя. Вот бросил он свою игру при появлении армады или нет, этого я не скажу. Знаете, во время войны мне довелось служить в армии — кое-что повидал… Так вот, я думаю, Дрейк тогда здорово перетрусил. Вы со мной не согласны? — Неужели вы, коренной девонширец, считаете, что Фрэнсис Дрейк мог когда-нибудь струсить? — ужаснулся я. |
