— Я думал, вы приедете только завтра, — он неуверенно оглянулся. — Только завтра. — Усмешка сползла с его лица.

— Я сэкономила время, проехав через Чехословакию. — Уна Перссон положила револьвер во внутренний карман.

Она повернулась, щелкнула пальцами. Тяжело ступая, вошли четыре грязных славянина, на плечах они несли гроб из сосновых досок. На гробу было написано печатными буквами VAKUUM REINIGER (ENGLISCH-PRODUKT). Славяне поставили его на пол и быстро вышли. Из кармана шинели Уна Перссон вытащила какой-то документ и синюю шариковую ручку.

— Подпишите, пожалуйста, оба экземпляра, — сказала она. Лобкович положил документ на крышку рояля и подписал, не читая.

— А как поживает Очинек?

— Очень хорошо. Открыть крышку?

— Можно.

Она вытащила револьвер и, прицелившись, метко выстрелила по болтам, которыми крышка была прикреплена к гробу. Одна из пуль чуть было не угодила в Еву Кнеч. Дулом револьвера она отодвинула крышку и откинула одеяло, их взору предстал уставившийся на них неподвижным взглядом Джерри Корнелиус, от которого все еще исходил запах гнили. Лобкович отпрянул от гроба, подошел к деке и поставил квинтет для кларнета Моцарта.

— Боже мой! — воскликнула Ева Кнеч удивленно. — Что это с ним?

Уна Перссон пожала плечами.

— Одна из форм гидрофилии, полагаю. Эта болезнь часто встречается у котов, симптомы похожи на воспаление кишок.

— У меня траур по эпохе паровых двигателей, — сказал Лобкович, подходя к ним с коробком спичек «Восходящее солнце», изготовленных компанией «Вестерн Индия Лимитед».

— Странный диагноз, — Ева Кнеч наклонилась, чтобы получше рассмотреть лежащее в гробу существо. — Где его нашли?

— На берегу, в северной части Корнуэлла, но до того, как его нашли там, его уже видели в других местах. Они считают, что он появился где-то в районе Бенгальской бухты. Я должна забрать у вас пять ящиков с M16?

— Да, да, конечно. — Лобкович указал на ящики, лежавшие под роялем. — Оружие в них. Мне дать вам кого-нибудь в помощь или?..

— Большое спасибо.

Лобкович дернул за потертый бархатный шнур колокольчика, висевшего у камина.

— Это старый особняк, построенный еще во времена Бисмарка, — сказал он ей.

— Я так и поняла. — Уна Перссон зажгла длинную сигарету «Шерман» коричневого цвета при помощи старой медной зажигалки «Данхилл». — Перед отъездом я бы хотела вымыть волосы.

Ева Кнеч быстро вышла из комнаты.

— Я посмотрю, есть ли вода.

Четверо бывших военнопленных, наголо бритые, но с бородами, в грязных синих хлопчатобумажных костюмах вошли в комнату и стали носить ящики с М16 в бронированный грузовик, принадлежавший Уне Перссон. Зазвонил телефон, сделанный из позолоченной бронзы в стиле ампир. Лобкович не поднял трубку.

— Не обращайте внимания. Это что-то на линии.

— Ну, я все-таки послушаю… — Уна Перссон подняла трубку. — Алло!

Не услышав ответа, она положила трубку.

— Какой-то треск и ничего больше.

— Что я и говорил. — Звеня шпорой, Принц Лобкович быстрыми шагами подошел к ней. — Мой бог, как бы я хотел…

Она приложила свою маленькую руку к его груди и поцеловала его.

В дверях стояла Ева Кнеч, одной рукой она придерживала кардиган на плечах.

— Боюсь, что сегодня воды уже не будет.

Уна Перссон сделала шаг назад и сказала с серьезным видом:

— Тогда мне пора ехать.