Анискин, здороваясь направо и налево, протолкался к матросу, встав за его спиной, призывно покашлял. Потом стал разглядывать верхнюю палубу и нашел того, кого искал, – возле леерной стойки, держась за нее одной рукой, стоял капитан милиции. Когда пароход прилип к борту дебаркадера, Анискин крикнул:

– Здравия желаю, товарищ капитан!

– Привет, Федор Иванович!

– Вы, товарищ капитан, – опять крикнул Анискин, – погодите сходить. Нам надо на пароходе побывать… – И перенес взгляд на капитанский мостик. – Семен Семенович, полчок, здорово!

– Федор! – загремел в мегафон капитан. – Здорово, полчок! Ну, давай, поднимайся… Эй, пассажиры – на месте! Никому не садиться! Пропустите милицию! А! Григорьев! – Он спрятал мегафон за спину, и получилось смешно, так как без мегафона голос у Пекарского оказался еще более громким. – Ах, ах! Пропажа нашлась! Григорьев обнаружился! Вот отчего ты, Федор, старого дружка-то вспомнил…

Григорьев, понурый и несчастный, впереди, Анискин – позади, первыми прошли через сложное и пахучее пароходное нутро, поднявшись по ковровым лестницам, оказались у дверей капитанской каюты, возле которых уже стоял капитан из райотдела милиции Игорь Владимирович Качушин.

– Рад вас видеть в полной форме, Федор Иванович! – сказал Качушин. – Рад, рад! Соскучился!

– Взаимно, Игорь Владимирович! Позвольте отозвать вас вон в тот уголок… Григорьев, оставаться на месте!

В уголке пароходного коридора участковый приник к уху Качушина, что-то шептал ему до тех пор, пока не появился капитан Пекарский – здоровый, как медведь, бородатый, как геолог, черный от загара, как негр.

– Здоров, Феденька! Забываешь старых дружков, но – леший с тобой! Иди-иди, не бойся, не сомну! Осторожно буду обнимать, бережно… – Но прежде чем обняться с Анискиным, коротко и властно: – Матрос Григорьев, зайдите в капитанскую каюту, сядьте в кресло справа от стола.

Когда матрос ушел, Пекарский и участковый крепко, по-фронтовому, по-сибирски обнялись.

– Матрос-то из него как, выпестовался?

– Баранаковский же! – ответил капитан. – Макара Григорьева сын… Ах, знаешь! – Он поднял большой палец. – Во матрос, но гибнет… Водка, женщины, карты, буги-вуги – весь джентльменский набор. Списывать придется, Федюк! Я в третий раз не прощаю. – И неожиданно мягко и печально вздохнул. – Ты вот его привел, а это – дело серьезное!

– Серьезное! – согласился Анискин. – В краже замешан… Сроком попахивает!

В капитанской каюте было много солнца, зеленые блики от воды отражались в графине, играли на линкрусте стен, на корешках книг, многие из которых были тиснены золотом, например «Лоция» или книга с английским названием.

– Продолжайте, Федор Иванович, у меня с дезертировавшим матросом Григорьевым свои дела… – сказал Пекарский. – Григорьев! Матрос не сутулится, не морщится, не дрожит, если даже ведут на расстрел. Сесть прямо!… Давай, Федор Иванович.

Зачем-то разглядывая потертую кожу планшетки, участковый сказал таким тоном, словно разговаривал с самим собой, а в каюте никого, кроме него, не было:

– Гражданин Григорьев связан с человеком высокого роста, от него получает краденое, но не из рук высокого, а от гражданки Веры Ивановны Косой… Вывод: передаточное звено между деревней и областным центром…

– Выдумка! – просипел матрос.