– Ну тогда можешь возиться со своими делами сколько тебе угодно. Если понадобится, подожду хоть весь день.

Она убежала к мсье Ферронэ, продолжавшему копаться в своих снимках. Словно укутанная невидимым облаком, она с трудом вспоминала суть прерванной дискуссии, спешила как можно быстрее покончить с этой ненужной встречей и потому охотно соглашалась со всеми его доводами. Не к месту улыбаясь, подыскивала нужные слова и то и дело посматривала на часы. В конце концов, с охами и вздохами, мсье Ферронэ согласился на изъятие дюжины фотографий, которые все равно были явно лишними. Едва он вышел, она крикнула Каролю:

– Я минут на пятнадцать! – и выпорхнула на улицу.

Лоран сидел, уткнувшись грустным взглядом в кварту «Перье». Длинные волосы, квадратный подбородок. Анн, свернувшись живым комочком, пристроилась сбоку. Ее рука затерялась в его горячей, подвижной, живущей своей независимой жизнью ладони. Лоран перебирал ее пальцы и тихим голосом говорил. Говорил, что все это время думал только о ней. Как она пережила ту пустоту, что встретила ее в доме сразу же после похорон? А отец?

– В церкви он выглядел таким несчастным… – слышала она.

Анн не отвечала. Она была настолько тронута, что не могла говорить. Казалось бы, такой грубоватый юноша, а сколько в нем чувственности! И сердце у него невероятно отзывчивое.

– Ты сегодня ночью поднимешься ко мне? – донеслось до нее.

Она была так далеко, в бесконечном просторе нежности… и вдруг этот откровенный, грубоватый вопрос. Анн была обескуражена. Ей сейчас ничего не хотелось – только поговорить с ним да немного отогреться.

– Послушай, Лоран… – нерешительно начала она.

Он перебил ее:

– Что? Ты не хочешь?

– Да нет же, – ответила она.

Лицо Лорана поплыло отражением в воде, и Анн прикрыла своей ладошкой глуповатое подобие улыбки, исказившее его рот, вздохнула и добавила:

– Мне нужно срочно возвращаться.

Сидя в гостиной, Анн возилась над своим ковриком. По телевизору передавали скерцо Шуберта. Пьер продолжал дуться и от предложения присоединиться к ней отказался. Он читал, сбежав в свою комнату, но доносившиеся сквозь стену звуки оркестра, должно быть, нарушали его уединение. И когда он только спать отправится? Ведь пока он не уснет, она не может уйти из квартиры. А там, наверху, ее уже, должно быть, ждет Лоран. Накануне в бистро он был так мил. Она вспомнила нетерпение, проступавшее на его лице, слегка сдавленное дыхание, то, как он подносил к своим губам стакан воды…

На экране появилось крупное лицо виолончелиста с отвисшими дряблыми щеками. Музыка из-под его смычка струилась веселым, прозрачным каскадом. В гостиную заглянул насупленный Пьер, выслушал несколько тактов и удалился, не проронив ни слова. Через пару минут под предлогом, будто ему понадобился какой-то журнал, он вернулся и прослушал музыкальный эпизод уже до конца, но стоя. Когда оркестр заиграл один из шести дивертисментов Моцарта, он присел на краешек канапе. Анн чувствовала его присутствие спиной, и оно тяготило ее. Концерт закончился, начались новости, и Пьер остался послушать их тоже, впервые после смерти жены. Анн повернулась к нему. Он был в ярком домашнем халате, надетом поверх полосатой пижамы. Напряженное лицо выдавало тяжелую внутреннюю борьбу. Сразу после выпуска новостей он поцеловал дочь и спросил, не собирается ли она ложиться.

– Я еще немного задержусь.

– Хороший был концерт.

– Да, очень.

– Мне, наверное, не следовало его слушать…

– Ну почему же, папа?

Не сказав ничего, он удалился к себе, не посетовав на подступившие воспоминания. Анн вздохнула.