— Но ведь это целая западня! Чего только не изобретет кардинал! Какая смелость! Какая утонченная хитрость! — вскричала Эстебанья. — Теперь, значит, нечего и думать о том, чтобы подменить портрет! Он сейчас же увидит, что это копия!

— Кардинал пометил портрет буквой А на задней золотой пластинке и объяснил даме под вуалью, что это может значить и Анна и Арман.

— Но откуда вы все это узнали, барон!?

— Покоряюсь вашей воле и на этот раз отвечу! Кардинал и дама разговаривали здесь, наверху, в комнате с серебром, рассчитывая, что там их никто не услышит. Но маленькая придворная судомойка Жозефина…

— Ах, да! Я припоминаю эту прелестную девочку!

— Так вот эта девушка, — продолжал Милон, — невольно подслушала этот разговор, передала его мне и предоставила действовать по моему усмотрению.

— О! Это большое счастье! Но что же нам, однако, делать? Габриэль де Марвилье еще прошлой ночью выехала в Лондон на курьерских, а нам, во что бы то ни стало, нужно возвратить портрет обратно!

— Я не думаю, чтобы Габриэль отдала его теперь добровольно!

— Разве вы думаете, что есть еще возможность догнать ее?

— Можно попытаться. Ведь женщины вообще не любят ездить быстро.

— Не сравнивайте ее с другими женщинами. Она энергичнее иного мужчины, и ездит очень быстро! А между тем просто необходимо, чтобы этот несчастный портрет был возвращен. Когда же вы сможете выехать за ней?

— Я — сегодня же в ночь.

— Вы сделали особенное ударение на «я». Вы хотите, чтобы и друзья ваши ехали с вами?

— Да, мы любим путешествовать вместе. Следовательно, если я не найду виконта и маркиза сейчас, мне придется прождать их до утра.

— Но где же они могут быть теперь?

— Виконт совершенно неожиданно переведен на личную службу его величества.

Эстебанья вздрогнула.

— Это дело твоих рук, Арман Ришелье, — проговорила она, — узнаю деятеля по делам его!

— А Каноник вчера уехал куда-то с маркизом и возвратится только завтра.

— Значит, мы потеряем еще целый день!

— А разве возвращение портрета обусловлено каким-нибудь сроком?

— Разумеется! Утром двадцать седьмого сентября он во что бы то ни стало должен быть в наших руках!

— А завтра уже двадцать первое! Но все-таки еще можно бы успеть, если не возникнет никаких препятствий.

— Однако вы призадумались, барон! — озабоченно произнесла Эстебанья. Она сознавала, что в этом ужасном положении помощь и спасение могли прийти только от мушкетеров.

— Я решительно не могу придумать способа, которым можно было бы добыть портрет у Габриэль де Марвилье! — сказал Милон.

— Ящик с портретом передала ей герцогиня де Шеврез, следовательно, она же может и потребовать его обратно. Я достану вам записку герцогини, она попросит Габриэль возвратить его вам.

— Боюсь, что эта хитрая женщина не так легко расстанется с такой драгоценностью! Вдруг ей вздумается объявить, что записка подложная? Ведь тогда я буду вынужден или возвратиться ни с чем, или поступить с ней не особенно любезно.

— Ваша правда! Судя по всему, от этой женщины, состоящей в тайных отношениях с кардиналом, можно всего ожидать.

— Мне кажется, что хорошо исполнить это поручение мог бы только беарнец.

Эстебанья удивленно взглянула на Милона.

— Беарнец? — переспросила она.

— Виконт! Я говорю о виконте. Между собою мы называем его беарнцем.

— Почему вы думаете, что он лучше всех мог бы исполнить это поручение?

— Мне кажется, что эта женщина произвела на него сильное впечатление, и, судя по некоторым его словам, я подозреваю даже, что она приглашала его к себе в Лондон.