|
– Ну… что все это дурацкий розыгрыш. По-моему, должны они понять, не глупые… – А кто это «они»? Уточни, будь добр. – Ну… в ААНИИ. И выше… – Насколько выше? – Ну… – Баранки гну! – рявкнул Ерепеев. – Ты бы понял? Нет, не здесь, а находясь черт знает где отсюда? Что да? Понял бы? Ты-то, может, и да, потому что кто ты есть? Никто. Какой с тебя спрос? Ты только за свой отряд отвечаешь, а если на тебе лежит ответственность куда как повыше, а? Ты не слышал, что в эфире делается? Послушай вон приемник. Нас уже узурпаторами называют. Чилийцы с аргентинцами заявили протест… – А при чем тут Чили и Аргентина? – спросил кто-то. – Ты что, неграмотный? – напустился на него Ерепеев. – Здрасте-приехали! Они договор о статусе Антарктиды не подписывали и не собираются. И именно потому, что считают Антарктиду своей исконной территорией, понятно? Они, между прочим, давно поделили ее – половина вам, половина нам… Тут каша мирового значения! Из-за двух идиотов! Мало того, что эти два голубчика ославились на весь мир, так еще и передатчик сожгли!.. Пятко с гадливой гримасой вбил в пепельницу окурок. Будто клопа казнил. Ломаев молчал, уронив подбородок на могучий кулак, глядя исподлобья, и был похож на помесь роденов-ского мыслителя с насупленным неандертальцем. – А рации на вездеходах и самолетах? – подал голос кто-то. – Слабые! С ближайшими станциями на континенте мы еще кое-как можем связаться, а с Большой землей – вот! – Ерепеев откровенно отбил на локте это «вот». – Через спутник – тоже пока никак. Уже пробовали. Так что же, просить соседей, чтобы передали наше опровержение? Не знаю кому как, а мне «испорченный телефон» не нужен. Да и стыдно. Лучше уж подождать полчаса – и самим… – А с Новолазаревской? – настаивал тот же голос. – С Новолазаревской связи нет, а с Беллинсгаузеном и подавно, – отрезал Ерепеев. – Есть связь с Мирным, но неустойчивая. Магнитная буря, наверное. Сейчас он нагло врал в глаза своим товарищам – со станцией Новолазаревская, резиденцией начальника всей российской антарктической экспедиции Михаила Михайловича Троеглазова, связь была, хотя и верно – неустойчивая. Немногие знающие об этом помалкивали, понимая, что и.о. начальника Новорусской просто-напросто оттягивает момент неизбежного тягостного объяснения. Ну что же, ждать починки единственного мощного передатчика – тоже занятие… Минут через десять вялой дискуссии с Ерепеевым согласились все. Затем кто-то предложил дать слово Ломаеву. – Это еще для чего? – долетел из угла чей-то дискант. – А пусть скажет нам, что он сам думает обо всем этом… Ломаев оторвал подбородок от кулака. Роденовский мыслитель сгинул – остался страдающий мигренью неандерталец. – Здесь что, товарищеский суд? – сипло осведомился троглодит, встопорщив бороду, и нехорошо осклабился. На него заорали – вразнобой, зато от души: – А хоть бы и товарищеский… Мы тебе что, уже не товарищи? Брезгуешь, гад? – Из-за тебя, урода, все, из-за тебя! – Шутки ему!.. Кому шуточки, а всем без премии оставаться ? – Да если бы только без премии! Мелко берешь. Теперь у всех нас, считай, волчий паспорт… – Тихо! Пусть скажет… – Всех подставил, гнида!… – У меня четвертая зимовка, а теперь что – весь послужной список псу под хвост? Искать работу на Большой земле? Кем? Сторожем? Кому я нужен? – У меня, между прочим, зимовка тоже не первая… – Да тише вы! – Что тут «тише» ?! Морду ему набить, а уж потом… – Нет, пусть он сначала скажет… Ломаев воздвигнулся, едва не коснувшись головой потолка, большой, набрякший, как грозовая туча, и стало ясно, что шансы набить ему морду, мягко говоря, проблематичны. |
