|
Женщину звали Машей, была она вдовой, славилась ленью и пристрастием к сладкому, и с Никольским у нее были прекрасные отношения. Вот и сейчас Маша ярко улыбалась механику, а когда он подошел и сел рядом, незаметно сунула в карман Никольского несколько смятых ассигнаций — это была плата шоферов за то, что некоторым из них — самым проверенным — путевые листы заполнялись «на кудыкину гору». Полдня, а иногда и целый день некоторые шоферы, состоящие в шайке, работали «налево».
— Жарко! — сказала Маша и хлопнула механика по спине широкой ладонью. — Жарко! Толстая я стала… — Это хорошо, Машуня… Пиши письма, но не доплатные! Несколько секунд просидев рядом с женщиной, Никольский еще раз неторопливой походкой прошел по двору, не обнаружив ничего тревожного, осторожно выглянул в ворота, за которыми продолжался тайный торг. На первый взгляд здесь тоже все обстояло благополучно, но старший механик вдруг подтянулся, прищурившись, спрятался за угол. Под старым тополем, оказывается, стоял молодой человек в светлом костюме и ярко-коричневых босоножках; он курил длинную сигарету и с большим любопытством поглядывал по сторонам. У молодого человека было длинное узкоглазое лицо, большой рот, чуточку потешный курносый нос, но все остальное у него было на месте: широкие плечи при узких бедрах, сильные загорелые руки, очень высокий лоб и взгляд, от которого у Никольского по позвоночнику пробегал обычно холодок. Да и не мудрено, так как под старым тополем стоял капитан ОБХСС Виктор Сергеевич Одинцов, который вот уже третий месяц все кружился вокруг автобазы — все что-то вынюхивал и высматривал. Спрятавшись за угол, старший механик Никольский затаил дыхание, а щеки у него тотчас вспотели, так как он заметил, что капитан Одинцов весело улыбается, и вид у него был вообще легкомысленный, хотя всего две-три недели назад, появляясь возле автобазы, обэхээсовец все хмурил брови и сосредоточенно потирал тугими пальцами чисто выбритый подбородок. А уж три месяца назад Одинцову было и вовсе не до улыбок — ходил возле ворот мрачный, как дождевая туча. «Наколет, если уже не наколол!» — со страхом подумал Никольский и, будучи суеверным, вспомнил вчерашний сон: видел себя самого в одних трусах. Сон этот у него всегда выходил к беде. «Ах, однако уже наколол!» — опять мелькнула мысль. Сегодня Одинцов еще был опасен. Лицом к нему и, следовательно, спиной к Никольскому стоял недавно переведенный на три месяца в разнорабочие водитель Валентин Спирин, принятый на автобазу по рекомендации райкома ВЛКСМ. Это был тот самый Валентин Спирин, который сегодня утром пообещал Коржу пожаловаться на него. Что это все значило, старший механик Никольский понять не мог. Испугавшись непонятной встречи, он спрятался за угол, но капитан все-таки заметил его: — Алексею Алексеевичу — пламенный привет! — Здравствуйте, товарищ Одинцов! — весело закричал в ответ старший механик. — Как живете-можете? — Вашими молитвами, Алексей Алексеевич! Руки у Никольского дрожали, и он их засунул в карманы.
6
В те минуты, когда шофер Валентин Спирин разговаривал с капитаном Одинцовым, когда старший механик Никольский, расхаживая по тесной конторке, обдумывал причины веселого настроения работника ОБХСС, когда доцент-медик в кабине своего безмолвного автомобиля обедал бутербродами, начальник автобазы Станислав Иванович Корж делал второй визит из трех необходимых на сегодня. Около двух часов дня он входил с черного хода в низкое здание купеческой постройки, где до революции был трактир, а ныне размещался знаменитый в городе комиссионный магазин, которым заведовала широкоизвестная Анна Игоревна Морозова. Она славилась тем, что знала в городе почти всех и почти все горожане знали ее. |
