Аня слегка содрогнулась, взглянув в зеркало. Кто знает, чьи лица могут выглянуть оттуда? Может быть, лица всех тех несчастных дам, которые когда-либо смотрелись в него. Она храбро открыла дверь стенного шкафа, почти ожидая, что оттуда на нее вывалится множество скелетов, и повесила там свое платье. Спокойно сев на жесткий стул, выглядевший так, словно сесть на него означало нанести ему смертельное оскорбление, она разулась. Затем она надела фланелевую ночную рубашку, задула свечи и влезла в постель, приятно нагретую кирпичами Мэри. Некоторое время звуки струящегося по оконным стеклам дождя и завывания ветра под низкими свесами крыш мешали ей уснуть. Но вскоре она забыла обо всех трагедиях Томгаллонов, погрузившись в сон без сновидений, и спала, пока вдруг не обнаружила, что смотрит на тяжелые лапы елей, темнеющие на фоне алой утренней зари.
— Мне было очень приятно принимать вас у себя, моя дорогая, — сказала мисс Минерва, когда Аня после завтрака собралась уходить. — Мы по-настоящему весело провели время, не правда ли? Хотя я так долго живу одна, что почти разучилась вести беседу. И вряд ли нужно говорить, какое это удовольствие встретить такую очаровательную и неиспорченную юную девушку в наш легкомысленный и пустой век. Я не сказала вам вчера, но это был мой день рождения, и мне доставило большую радость присутствие в моем доме юного существа. Теперь нет никого, кто помнил бы мой день рождения, — мисс Минерва слегка вздохнула, — а некогда таких было множество.
— Ну думаю, вам пришлось выслушать довольно мрачную хронику, — заметила в тот вечер тетушка Четти.
— Неужели же все то, о чем рассказала мне, мисс Минерва, действительно имело место? — спросила Аня.
— Как ни странно, это так, — сказала тетушка Четти. — Много ужасных событий произошло в семье Томгаллонов.
— Не думаю, что их было намного больше, чем в любой большой семье, насчитывающей шесть поколений, — пожала плечами тетушка Кейт.
— О, я полагаю, что больше! Похоже, на их семье действительно лежит проклятие. Так много их умерло скоропостижно или насильственной смертью. Конечно, у них в роду есть склонность к умопомешательству — все знают. Это само по себе проклятие. Но я слышала старую историю — подробностей, правда, не припомню — о плотнике, который строил дом и проклял его. Что-то такое насчет контракта… Старый Пол Томгаллон заставил плотника выполнять все условия их соглашения, и тот разорился: дом стоил гораздо больше, чем предполагалось во время заключения контракта.
— Мисс Минерва, как кажется, в известной мере гордится этим проклятием, — заметила Аня.
— Бедная старушка, это все, что у нее осталось, — отозвалась Ребекка Дью.
Аня улыбнулась, услышав, как величественную мисс Минерву называют «бедной старушкой». Вернувшись в свою башню, она написала Гилберту: "Я думала, что Дом Томгаллонов — сонное старое место, где никогда ничего не случается. Что ж, возможно, там ничего не случается сейчас, но явно случалось. Маленькая Элизабет всегда говорит о Завтра. Но старинный Дом Томгаллонов — это Вчера! И я рада, что не живу во Вчера и что Завтра — все еще мой друг.
Конечно, мисс Минерва любит — как любили все Томгаллоны — быть в центре внимания и черпает бесконечное удовлетворение в воспоминаниях о семейных трагедиях. Они для нее то же, что муж и дети для других женщин. Но Гилберт, как бы ни постарели мы в предстоящие годы, давай никогда не позволим себе видеть жизнь одной сплошной трагедией и упиваться этим. Мне бы очень не хотелось жить в доме, которому сто двадцать лет. Надеюсь, что когда у нас появится наш дом мечты, он будет или совсем новым, без призраков и традиций, или таким, в котором до нас жили сравнительно счастливые люди. |