|
Слышно было, как в зале у очагов начинают возню женщины: колют на щепу поленья, стучат огнивом. Слышно было, как потрескивают дрова в очагах, как гремят котлами, подвешивая их на крючья, как с шумом льется в котлы вода. Слышно было, как, пробуждаясь, зевают мужчины. Иногда раздавался детский голосок, звонкий, словно бубенчик, который прорывался, чтобы умолкнуть вдруг на самой высокой ноте - видно, малышу делали знак замолчать. Немного позже из мастерской начинали доноситься звуки более грубые: стук инструментов, брошенных на верстак, пришептывание мехов, которыми раздували горн, и - сквозь них - неясный гул низких степенных голосов: похоже, и там наскоро бормотали молитвы. По звукам можно было догадаться, что там дробили камни и куски горной породы, просеивали землю, оттуда проистекал запах горячих углей, раскаленного железа. А эти люди: огромный жизнерадостный мавр, такой образованный, что с ним чувствуешь себя смущенным, фанатик-метис, еще один фанатик - дитя Средиземного моря, который досконально познал его глубины, бледный немой англичанин, грубый кузнец-овернец, юноши, прекрасные, как архангелы... Отец Массера слушал, думал и говорил себе: ему будет что порассказать интересного, когда он вернется в Квебек. Глава 7 Как-то поутру Анжелика решила осмотреть оружие - нужно было убедиться, что оно в полном порядке, почистить его, чтобы блестело как зеркало. Этой работе она предавалась с радостью, выполняла с такой кропотливостью, с такой тщательностью, с таким мастерством, не хуже какого-нибудь старого солдата, малость помешанного на оружии, что самые ревностные владельцы его со спокойной душой доверяли ей свои ружья и пистолеты. У них вошло в привычку обращаться к ней с просьбой “посмотреть” их сокровище, словно она была оружейных дел мастером, и даже Кловис вверял ей свой старый кремневый арбалет браконьера, с которым никогда не расставался. Когда мессиры д'Арребу, де Ломени, Кавелье де Ла Саль, а с ними и отец Массера увидели ее рано утром среди этого арсенала, она была настолько поглощена своим занятием, что даже не ответила на их приветствие. Заинтригованные, они смотрели, как ее тонкие, маленькие женские руки держат грубое ложе или проводят пальцем вдоль шершавого ствола, смотрели на ее лицо, склоненное к стоящему на огне тазику, с каким-то таинственным варевом, издающим неприятный запах. Она разглядывала содержимое тазика с вниманием матери, которая любуется своим новорожденным младенцем. Анжелика жалела, что сейчас с ней нет Онорины, но малютка еще была больна, хотя уже начинала поправляться. А обычно стоило только Анжелике заняться чисткой оружия, как Онорина была тут как тут. Она крутилась подле, и ее пальчики, повторяя движения рук матери, осторожно и в то же время непринужденно касались оружия. На столе перед Анжеликой лежали всевозможные крючки, стержни, шила, воск, стояло очищенное масло, которое она сама процеживала, - в общем, все то, чем она одна умела пользоваться. И знатные господа из Квебека стали поодаль и наблюдали за ней, наблюдали, как она работает: подчищает, шлифует, рассматривает, хмуря брови и что-то бормоча себе под нос. Они пребывали в полном недоумении. Наконец она подняла голову, заметила их и одарила рассеянной улыбкой. - Доброе утро. Вы позавтракали? Как вы себя чувствуете? Мессир де Ломени, ну скажите, вы когда-нибудь видели что-либо более прекрасное, чем этот саксонский мушкет? Вошел Флоримон и, поздоровавшись со всеми, сказал: - Моя мать - лучший стрелок среди всех колонистов Америки. |
