|
Они без всякого стеснения входили в дом, бросали на стол меха, бесцеремонно располагались на кроватях в заляпанных грязью мокасинах, дымили своими трубками. Они требовали “огненной воды” и повсюду совали свой нос. Все это просто в отчаяние приводило госпожу Жонас. Меховая лихорадка постепенно захватывала даже самых равнодушных. Пейрак все время твердил, что эта торговля нежелательна для него и как бы выгода, которую они получат от нее, не обернулась вскоре ловушкой для них самих. Он хорошо знал, что для французов из Новой Франции есть две священные вещи: крест и монополия на бобров, и считал, что не следует вызывать к себе неприязнь со стороны губернатора Квебека торговлей, в которой он, граф де Пейрак, не нуждается. Но совсем отказаться от нее было трудно. Торговля - весенняя болезнь в Америке. Каждую весну она трясет людей, словно лихорадка. И действительно, как устоять перед неповторимой прелестью этих роскошных мехов, как устоять перед девственной белизной горностая, перед мягкой нежной выдрой, перед блестящим, пленительным мехом норки или серебристой лисы и особенно перед темно-коричневым золотом бобров - потрясающая картина! - иногда шириною десять дюймов или, наконец, перед шкурой черного медведя, волка, розовой ласки, полосатого скунса... Появились в Вапассу и канадские трапперы - в их числе и Ромен де Л’Обиньер, - нагруженные шкурами, которые они добыли в горах на другом берегу реки Святого Лаврентия. Они отважились на такое путешествие тайком, чтобы просить графа де Пейрака быть посредником и продать их меха в английских или голландских городах, чего они не могли сделать сами, боясь, что соотечественники обвинят их в предательстве. Но они знали, что таким путем заработают вдвое и то, что они получат у англичан в обмен, будет лучшего качества и в два раза дешевле, чем в Канаде. Так что их прибыль возрастет в четыре раза, если они продадут свои меха не в Квебеке. Граф согласился сыграть роль посредника, но - услуга за услугу! - с условием, чтобы и они помогли ему и в случае надобности были бы по отношению к нему дружественны. После прихода Л’Обиньера Элуа Маколле не смог дольше терпеть. Вапассу весь был пропитан запахом меха, зверей, и Маколле чувствовал себя, как старый боевой конь, который слышит призывные звуки труб и барабанов. Он снял со ствола березы кору, сшил ее, набил обручи, приладил все как следует, заделал дыры, и, закончив сооружать свою небольшую лодку, взгромоздил ее себе на голову и отправился на поиски водного пути, который донес бы его до реки Сен-Франсуа, а оттуда - в земли Утауэс. Анжелика и дети гурьбой проводили его довольно далеко, сколько могли, и, когда он весьма проворно бросился в стремительный водоворот реки, долго, прощаясь, махали ему вслед. Маленькая англичанка Роз-Анн уже поправилась. Это была высокая, но хрупкая, бледная девочка, которую цветущий вид Онорины, казалось, пугал. Онорина покровительственно звала ее малышкой, хотя Роз-Анн была в два раза старше ее. Девочки прекрасно находили общий язык, играя в куклы и часами готовя для заморских принцесс микстуры, которые затем поглощал Ланселот. Анжелика заметила, что Кантор перестал изводить Онорину и временами даже проявлял к ней доброе внимание. Он целыми днями, а случалось, даже и ночами пропадал в горах, где бродил в сопровождении своей маленькой росомахи. И его отец не препятствовал этому. Возвращаясь, Кантор рассказывал любопытные истории о своих ночных прогулках и обещал Онорине как-нибудь взять ее с собой на ночь, чтобы она при свете луны посмотрела на волчью семью с волчатами. Он стал более разговорчив, охотнее делился своими мыслями. - Я люблю волков, - говорил он, - они чувствительные, умные. |
