И только из заключительного слова поняла, что сумма компенсации была значительно снижена ввиду высокой вероятности ее повторного замужества. Более того, деньги должны были выплачиваться малыми суммами, чтобы она якобы не потеряла голову и не потратила все сразу.
— Скажите им, что я не нуждаюсь в этих крохотных подачках для своих личных нужд, мне нужны деньги на образование сына, — в бессильной ярости втолковывала она адвокату.
В конце концов это требование было удовлетворено, и она никогда не пожалела о своем решении. Память об Уильяме была ей очень дорога, ее невозможно было оценить никакими деньгами. Но Карен неприятно удивил тот факт, что они вообразили, будто она продолжала жить те два с половиной года, как ни в чем не бывало. Как можно жить, если не можешь дышать?
Стюардесса принесла Тимоти конфет.
— Мы поднимаемся над грозой, — сообщила она. — Положи конфетку за щеку — и не будет закладывать уши.
Тимоти очень серьезно развернул леденец.
— У меня есть анкета, — гордо сказал он стюардессе. — Мне дала его авиакомпания. Вы не попросите капитана заполнить ее для меня?
— Если капитан не очень занят, — сказала стюардесса и взяла бланк.
— Это не помешает капитану? — с тревогой спросила Карен.
Стюардесса рассмеялась:
— Он привык. Такие анкеты обычно раздают всем детям.
Босс Карен был очень похож на Альберта Эйнштейна. Волосы у него торчали в разные стороны, обрамляя румяное подвижное лицо. Его интересовало все, что ввозилось или вывозилось через его агентство, но главной его страстью были апельсины.
— Я люблю смотреть, как выращивают апельсины, — не раз говорил он. — Но теперь до Испании мне, видимо, не добраться — слишком трудная дорога.
В то время Карен и предположить не могла, что «добираться» до Испании придется именно ей и, более того, прожить там какое-то время. Ей предстояло заниматься переводами важных документов, но не на английский, как обычно, а, наоборот, с английского на испанский. Предполагалось, что это поможет избежать многих сложностей при перевозке товаров из одной страны в другую.
Все началось несколько недель назад. Ее босс вошел к ней в кабинет с милейшей улыбкой, ткнул в нее пальцем и прогремел:
— Вы никогда не угадаете, что случилось!
— Никогда! — согласилась она невозмутимо.
— Они опять по ошибке отправили не то! Нам не нужны сладкие апельсины! Мы ведь хотели получить джем!
— Разумеется, — согласилась она, подавив улыбку.
— В моем письме все было сказано совершенно ясно! — продолжал бушевать босс. — Но среди них не нашлось человека, прилично знающего английский, чтобы понять, о чем идет речь в контракте.
— Может быть, мне следовало перевести контракт на испанский, прежде чем отправлять его? — спросила она, охваченная неприятным предчувствием.
— Нет, нет! Ради святого Петра! Нет! У них там уже есть переводчик! Разве это ваша вина, что он не знает ни английского языка, ни испанского?
— А на каком же языке он говорит? — решилась спросить Карен.
— Откуда я знаю? Меня это больше не интересует, потому что именно сейчас он возвращается к себе домой, в Гибралтар. У него нашлась работа получше!
— Что ж, хорошо, — осторожно проговорила Карен.
— Ничего хорошего! — возразил ей босс. — У них не осталось никого, кто мог бы переводить наши письма. Представляете, что теперь начнется?
— Но можно переводить всю документацию здесь, — высказала предположение Карен. |