Эти непредвиденные сумерки, наступившие чуть ли не сразу после зари, могли означать столь многое, что сердце у меня сжалось. При этом билось, словно у кролика, когда этот мирный зверек вдруг видит в ночи сверкающие глаза вышедшего на охоту волка.

Ужас пьянит быстрее виски. Вероятно, меня ждала двойная порция, и поэтому следовало приложить немало усилий, что оставаться трезвым и быстро соображать.

За восточными окнами теперь царствовала ночь – за исключением ленивых, улегшихся на бок восьмерок по центру каждого окна. Эти медные фигуры светились внутри темного стекла, ничего не освещая вокруг, и я не думал, что их яркость обусловливал отраженный красный – и темнеющий на глазах – свет, которым горели западные окна.

После торопливого ухода Кенни в конюшне поначалу воцарилась тишина, но внезапно я услышал какие‑то мягкие постукивания, доносящиеся снаружи, у западной стены. Не в одном месте – в нескольких. В различных точках, разнесенных вдоль здания.

Фигура появилась в красном окне, но никаких подробностей я разглядеть не мог, только силуэт, подсвеченный заходящим солнцем. Вроде бы увидел голову, движущуюся руку, хватающие пальцы.

Первым делом предположил, что это человек. Хотя голова, рука и кисть выглядели бесформенными, причиной искажений могли послужить необычный угол, с которого светило солнце, и дефекты толстого стекла.

По мере того, как красный закат лиловел, новые тени появились в других окнах, менее далекие, более бесформенные, возможно, полдесятка каких‑то существ. И с каждой секундой уходила уверенность в том, что вдоль стены конюшни, постукивая и скребясь, движутся люди.

Во‑первых, их нисколько не тревожил вызванный ими шум, но при этом они не разговаривали. Даже с намерением соблюдать тишину люди редко воздерживаются от коротких комментариев или сдавленных ругательств. Что‑что, а поболтать мы любим.

Далее, находящиеся за стеной не проверяли ее прочность и не объявляли о своем прибытии. Они просто нащупывали путь вдоль нее, несомненно, искали дверь, но не так, как это делал бы обычный человек. Надвигающаяся ночь еще не полностью вступила в свои права. Наружного света хватало, чтобы человек быстро нашел дверь. Медленное, с остановками продвижение этих существ предполагало, что они или слепцы, или калеки, а может, и первое, и второе.

Я не верил, что легион слепых калек пересек лужайки Роузленда, чтобы обследовать конюшню или встретиться со мной, – с какой стати? – раз уж я в ней оказался.

Кем бы ни были существа, отбрасывающие искаженные тени на окна и постукивающие по стене, я бы предпочел не встречаться с ними. Что бы они ни хотели от меня получить, я бы предпочел им этого не давать.

Первый из них обогнул угол и нашел северную дверь, через которую недавно убежал Кенни. Принялся стучать по бронзе, но не из вежливости, желая, чтобы его впустили, а определяя характер препятствия. Помимо стука я слышал и другие звуки, указывающие на поиск дверной ручки.

Впервые задумавшись над тем, а каким образом у Кенни появились эти шрамы на лице, я поспешил от середины конюшни к южной двери.

Мне не хотелось рисковать, выходя в эту гоблиновскую ночь, чтобы проделать путь до гостевого домика в эвкалиптовой роще. Но еще меньше меня привлекала перспектива остаться в конюшне и встретиться с этими незваными гостями, которые неизвестно что задумали.

Когда я уже подходил к южной двери, большущая бронзовая панель затряслась под ударами того, кто хотел войти в конюшню. Будучи обычным поваром блюд быстрого приготовления, способным видеть призраков, я, однако, не обладал даром телепортации, а потому не мог перенестись в какое‑то другое место.

Расположенная по мою левую руку комната для упряжи не запиралась. Никакую мебель в ней нынче не держали, и забаррикадироваться там я не мог. Десять пустых стойл тоже не могли послужить укрытием.