— Только не говорите, что мне придется искать для вас какого-то графомана. Это не мой профиль, уважаемый Валерий Петрович.

— Нет, нет, ни в коем случае. Я бы не стал беспокоить вас из-за подобных пустяков. Хотя некоторых графоманов действительно следует искать, находить и выносить судебные решения о запрете их публикаций на всю оставшуюся жизнь. Но я понимаю, что этим должен заниматься не такой эксперт, как вы.

— Спасибо. Тогда чем именно должен заниматься я?

— Поисками убийцы, — вздохнул Валерий Петрович, — и именно поэтому мы решили обратиться к вам за помощью.

— Уже теплее. Давайте подробности.

— Все началось примерно семь месяцев назад. Неожиданно мы получили рукопись, на которой не было обратного адреса. Только номер «почтового ящика», по которому можно послать ответ. Рукопись была достаточно «сырая», как мы говорим в подобных случаях. Очень много ненужных лирических отступлений, много детских воспоминаний, псевдофилософских размышлений о смысле жизни, излишние подробности — одним словом, чувствовалось, что это первый опус автора, который решил таким образом вступить в литературу. Такие рукописи есть в любом издательстве. Обычные сочинения начинающих. Чувствовалось, что некий молодой человек решил выплеснуть свой жизненный опыт на страницы рукописи. Хотя, судя по характеру записей, он должен быть не совсем молодым. Лет тридцать или тридцать пять. Мы бы не обратили внимания на эту рукопись, если бы не некоторые интересные психологические подробности, которые заметил наш главный редактор. Некая убедительность в деталях, если хотите, некая жизненная правда в рассуждениях автора о возможных преступлениях. Он словно пытался убедить самого себя, что имеет право на любое преступление.

— Кто у вас главный редактор?

— Юрий Михайлович Светляков. Может, вы читали его повести или романы? Он достаточно известный писатель, много публикуется в «Литературной газете». Очень интересный прозаик.

— Я читал его книги, — кивнул Дронго, — но не думал, что он работает в вашем издательстве.

— Уже пять лет. Он все время хочет уйти на «вольные хлеба», но мы его отговариваем. Вы же понимаете, в каком мы положении. Где еще можно найти главного редактора с таким литературным именем?

— Понятно. Хотя мне до сих пор не совсем ясно, как ваша работа связана с моей.

— Примерно через три месяца мы снова получили рукопись. Разумеется, на первую мы не ответили и не выслали никакой рецензии. Мы просто не в состоянии откликаться на все рукописи, у нас небольшой штат сотрудников. Вторая была примерно такого же содержания, как и первая. Снова масса глубокомысленных рассуждений о праве человека на преступление, снова ненужные отступления, какие-то непонятные картинки детства. Несчастная любовь автора, которая завершилась трагедией, его девушка погибает. Ну, в общем, подобные сюжеты есть почти в каждой рукописи. Сюжеты о неразделенной любви, о смерти кого-то из партнеров, о страданиях героя. В мире нет ничего нового. Все сюжеты давно придуманы нашими классиками.

— Считается, что в мире есть только двенадцать оригинальных сюжетов, — вспомнил Дронго, — а все остальное — пересказ этих основных сюжетов.

— Я слышал об этой теории, — согласился Оленев, — мы примерно размышляли так же. И поэтому не ответили и на вторую рукопись. Обычные попытки автора привлечь внимание издателя натужным и явно выдуманным сюжетом. Через два месяца мы получили третью рукопись. И снова не было указано обратного адреса. Но номер «почтового ящика», по которому следовало отвечать, был идентичным. Однако в этот раз нас смутил стиль письма. Как будто за два месяца автор успел получить университетское образование.