Район не числился в совсем уж бедных, хоть и расположился вприжимку к фабричному, и опять же, чем дальше в «Америку», тем благополучней он выглядел, а главная улица, Тадеуша Костюшко, и вовсе была богата кавярнями, магазинами и вполне американскими с виду барами, разве что подавали в них помимо пива и бурбона еще и польскую водку.

В этом месте мой «Форд» чужеродным не выглядел: пусть подобных автомобилей тут было немного, все больше старые машины, но они были, хватало, разве что купе выглядело чуть выпендрежно, но это потому, что семьи католиков поляков были богаты детьми, так что все семейство в двухместную машину не уместишь. В свое время, когда покупал купе, обругал себя пару раз за то, что не беру вообще не лезущий в глаза «Фордор», но тут тяга к удовольствиям победила разум.

Рабочий день на окрестных фабриках уже закончился, так что на Костюшко было людно и машинно. По устоявшейся привычке я не стал парковаться прямо у нужного мне места, а встал подальше, неподалеку от кинотеатра «Варшава», сунув двадцать пенсов солидному дедку, за машинами присматривавшему. Малолетние хулиганы все же могли напакостить, так что так надежней. Район преступным не считался, но вот на пьяную удаль был богат.

Идти пришлось кварталов пять, при этом я все равно несколько раз проверился. Том Малек, он же Томаш Малиновский, в моем кругу профессионального общения считался слабым звеном. Мною считался, понятное дело. Официально Том работал электриком, держал лавку, торгующую пылесосами, электрическими утюгами и прочим подобным, а заодно чинил все эти атрибуты сытой жизни по всему району. Это было, так сказать, витриной. А кроме этого он подрабатывал тем, что умел добыть схемы сигнализаций в немалой части города, потому что у него кто-то работал в фирме, которая эти сигнализации ставила. Том знакомством не делился, но я и не настаивал, потому что работать через посредника во многих случаях безопасней.

Обратной стороной медали являлось то, что он торговал своими тайными знаниями достаточно широко, то есть в принципе через него можно было выйти на меня. Но именно что в принципе, потому что он даже моего имени настоящего не знал, а человек, который нас познакомил, вынужден был срочно покинуть Большой Каир и теперь обретался неизвестно где, скрываясь от железной руки закона. И все же я никогда не подъезжал к его магазину на своей машине, а подходя, был настороже.

Магазин располагался не на самой Костюшко, а в переулке рядом, в двух домах. Чтобы туда дойти, я свернул за два переулка вправо, обошел кварталы по параллельной улице и вышел с другой стороны.

Закрыто, но я точно знал, что Тома застану на месте: он редко куда-то выходит и даже живет в квартире на третьем этаже, над магазином.

Стучаться в парадный вход я не стал, обошел со двора и позвонил в дверь черного хода, обитую жестью. Почти сразу послышались неровные шаги, глазок в двери на момент потемнел, а затем послышался звук отодвигаемого засова.

– Бернар, – ухмыльнулся он, пропуская меня и протягивая руку.

– Том. Как дела?

Да, он знал меня как Бернара и считал, что я из Парижа, француз. И вообще полагал, что я «гастролер», потому что я несколько раз в разговоре намеренно ронял такие фразы, из которых можно было сделать подобный вывод.

– Какие у нас могут быть дела? – вздохнул он. – Хотя бы кризис заканчивается, и за то спасибо.

Вообще он не бедствовал, но придерживался мысли, что если хвалить жизнь, то она от тебя отвернется и вообще удачу спугнешь. Человек, что меня с ним познакомил, рассказывал, что Томаш раньше жил в Кливленде, и хотя вроде бы тоже чинил утюги, но при этом и сам занимался взломами. Точнее, работал со взломщиком как специалист как раз по сигнализациям. Как-то они взяли заказ на добычу неких важных документов, куда-то залезли, а там все пошло не так, нагрянула полиция, пошла стрельба, самого взломщика убили на месте, а Том ухитрился выпрыгнуть в окно, повредив ногу, и даже доковылять до оставленной неподалеку машины, на которой и скрылся.