– Целебная мазь, – говорит она, – повязка. Пока мы не вернулись, я тебе ее наложу.

Я качаю головой, опускаю на запястья рукава рубашки и, помимо своей воли, морщусь.

– Что для тебя лучше, – говорит Ливаун, – довериться мне или Бриде, которая наверняка превратит это в очередную проверку? Сядь. И не смотри на меня так. В доме, где я выросла, занимались врачеванием. Если хочешь, чтобы твои руки вернулись в рабочее состояние до нашего отъезда, то эта мазь – твоя главная надежда. Я именно поэтому захватила с собой некоторый ее запас, хотя нам разрешили взять только самый минимум.

А поскольку я по-прежнему не двигаюсь – главным образом от удивления, что Ливаун заикнулась мне о своем прошлом, – она повторяет:

– Прошу тебя, сядь. Я быстро.

Она не врет. Вполне очевидно, что раньше она делала это не одну сотню раз. Руки у нее сильные – это мне уже известно, – но, когда нужно, нежные. Я не могу спросить, что представляет собой используемое ею снадобье, зелено-коричневое на цвет и обладающее острым древесным запахом, а сама она меня просветить не предлагает. Намазав мои руки мазью, она зубами отрывает от тряпки полоски, перевязывает мне запястья и закрепляет повязку аккуратными, ровным узелками.

– Вот так. Теперь синяки на лице. Не переживай, твою красоту я не подпорчу – высохнув, мазь становится невидимой.

Не давая мне возможности сказать жестом «нет уж, спасибо», она легкими прикосновениями размазывает немного снадобья на моих щеках. А когда заканчивает, я показываю на ее собственное лицо. Отметина от пощечины ярким пятном выделяется на ее коже.

Ливаун пожимает плечами.

– Ты имеешь в виду это? Ерунда. На нее такую хорошую мазь даже тратить не стоит. Кто знает, когда у меня будет возможность пополнить ее запас? Большинство ее ингредиентов произрастают в лесной чаще, которой в здешних краях явно маловато. Ну, если ты теперь готов, нам лучше вернуться.

Она идет к выходу, я шагаю за ней, размышляя о том, как они с братом росли. Не знаю, кто из них старше, но догадываюсь, что, по-видимому, Брокк. Что совершенно не мешает мне полагать, что верховодила всем Ливаун, отдавая ему приказы и, будучи девушкой, принимая на себя роль лидера. Это опять же наводит меня на мысль об их родителях. То, что они невысокого звания, мне совершенно ясно. Один из них, скорее всего мать, занимается целительством. Но сюда, на остров, приехали брат с сестрой, одинаково хорошие и как музыканты, и как воины. Почему бы Ливаун было не заняться ремеслом матери, к которому у нее, по всей видимости, тоже талант? Вероятно, их отец служит стражником у какого-нибудь благородного рода, чем и объясняются их боевые навыки. Я смотрю на ее лицо и думаю: какой мужчина в здравом уме позволит дочери стать воином?

6. Брокк

Мне не нравится, когда сестре причиняют боль. Не нравится молча наблюдать и ни во что не вмешиваться только потому, что мне приказали играть роль человека, у которого нет сестры, а есть только девушка, с которой мы играем дуэтом. Я, по всей видимости, проявил себя совсем не плохо, хотя эта полуночная проверка сильно меня напрягла. Когда все закончилось, меня похвалили за сдержанность. Но правды ради, произошедшее меня взбудоражило. Я до утра не сомкнул глаз, без конца прокручивая в голове события и спрашивая себя, как бы все обернулось, будь это не спектакль, а настоящий налет? И если бы я понял это слишком поздно? Ливаун могли бы убить. Других тоже. А я бы безучастно наблюдал за этим кровавым побоищем.

Мы тренируем острую наблюдательность, проницательность и молчаливость. Учимся двигаться, как тени, и слушать, как дикие звери. Но наши инструкторы не забыли, что нам следует развивать и более привычные навыки. Каждый день нам отводится время для репетиций, чтобы мы добавляли в репертуар новые песни и танцы.