|
Первое ведро воды не помогло, пришлось лить второе, и только тогда Хорст сумел разлепить веки. Густая красная пелена закрывала мир, но это даже к лучшему. Остаток сил он потратил на то, чтобы не заплакать. В горле булькало, и только сжатые зубы удерживали отчаянный беспомощный вой.
– Очухался? – гоготнули за пеленой. – Готовься, сейчас повторим. А если не нравится – подписывай. – Н-нет, – выдавил он из себя. – Не подпишу. Я никого не убивал!.. За пеленой о чем-то негромко переговорили. Затем Локи взяли за плечи и вздернули над полом. Чья-то ладонь впечаталась в щеку. – На меня гляди! Пелена лопнула. Квадратный «бык» смотрел прямо в лицо. – Не серди нас, Локенштейн. У меня есть приказ – и есть срок исполнения. Условие одно, руки-ноги тебе не ломать. Понял? Спрашиваю: понял? Нового удара Локи ждать не стал. Не отмолчаться… – На суде я все равно откажусь. Откуда-то вынырнула горящая сигарета, на миг задержалась у щеки, затем оказалась возле левого глаза. Хорст попытался отдернуть голову, однако держали крепко. – Намек понял, Локенштейн? На суде ты будешь только кивать и поддакивать, как Маринус ван дер Люббе. Есть, знаешь, способы. Имей в виду, убить – не убью, но изуродую так, что и мать родная тебя на том свете не узнает… Сигаретный жар опалил ресницы. – …Глаза не жалко? Могу еще яйца дверью прищемить. Только руки-ноги, понял, все прочее здесь оставишь. Ну, Локенштейн, что выберешь, глаз или яйца? Считаю до трех, а потом выберу сам. Один… Локи уже понял – не шутят, что обещают, то и сделают. Но даже не это было самым страшным. – …Два… Ван дер Люббе! На Лейпцигском процессе, когда судили поджигателей Рейхстага, главный обвиняемый во всем соглашался с прокурором, хотя нраву был бешеного, бомбист-анархист. Есть ли способы? Конечно же есть! Все равно, сволочи, своего добьются… – …Три! – Не надо! Не надо! Я подпишу, я все подпишу! Я подпишу-у-у!..
* * * – …Произведя последний выстрел, я выбежал из вышеупомянутой бельевой, однако на пороге оступился и упал, ударившись при этом головой о дверь. Далее ничего не помню и показать больше ничего не могу… Писать было очень неудобно. Присесть – даже на краешек стула – он не решался, слишком внутри все болело. Работал, наклонившись над столом. Квадратный диктовал, стоя за левым плечом и время от времени заглядывая в бумагу. – …О чем свидетельствую собственноручно и подписываюсь… Думать ни о чем не хотелось, но краешком сознания Хорст понимал, что байка вышла хоть куда. Вместо быстрого и незаметного «скока» вырисовался вооруженный налет. Состав банды налицо, главный – Ганс Штурр, он, Локи, на подхвате. Второй убитый оказался по странной случайности рецидивистом, судимым именно за грабеж. – И на каждой странице, Локенштейн, распишись. Внизу – и чтобы разборчиво. Отчего ссора вышла? Оттого что будущий «навар» не поделили. К тому же Штурр крепко выпил. Слово за слово… Хороший адвокат не оставил бы от этой сказки камня на камне, но Хорст уже ни на что не надеялся. Только бы оставили в покое, отвели бы камеру, лучше всего одиночку. А там лечь на нары лицом вниз – и будь что будет! Локи, сын Фарбаути и Лаувейи, спекся. Бумаги унесли, однако в камеру его не отпустили. Квадратный «бык» достал папиросы, кивнул подчиненным. – Курите, парни! Покосился на Хорста, гоготнул: – Можешь присесть, девочка! – Не может! – радостно откликнулся один из «быков». |
