Неудивительно! Дядя никогда не молчал и постоянно что-нибудь отстаивал, главным образом себя и собственное единственно правильное мнение. Такой человек, как он, мог быть только первым, никакой иной номер его не устраивал. Дядю считали грубым, непереносимым и циничным, и он таким действительно был. Немалый возраст ничуть не пригасил пыл, ибо власть, как считал он сам, самый страшный наркотик. Кто попробовал хоть раз – отравлен навсегда.
К власти дядю Винни давно уже не подпускали, но он не падал духом. «Теперь я могу позволить себе роскошь – быть безответственным, – отвечал он тем немногим, кто ему сочувствовал. – На войне вас могут убить лишь раз, в политике убивают постоянно. Но я превзойду доктора Франкенштейна. Сейчас у власти люди с гибкой спиной, но скоро настанет мой час!»
Этот час для посвященных не был тайной. В 1932 году правительство Великобритании решило не возобновлять «правило 10 лет» и начало подготовку к неизбежной войне. Пик готовности должен быть достигнут в апреле 1939-го. Дядя зачеркивал дни на календаре и собирал свой будущий кабинет – «кабинет войны».
А еще дядя Винни много пил, курил кубинские сигары «Romeo y Julieta» и постоянно ругался.
Пэл его очень любила.
* * *
– Наконец-то, дорогая Пэл! Коньяк мы уже допили, и Скалетта решил, что это повод удрать от меня подальше. Но я его не отпустил, ты с ним обязательно должна познакомиться. Скалетта, идите сюда!
Посреди садовой беседки – круглый стол под белой скатертью. Зеленая бутыль, хрустальные рюмки и простая глиняная пепельница. Три плетенных кресла, одно место пустует. В воздухе – сизый сигарный дым.
Дядя из кресла выбрался, хотя и не без труда. Сигара в зубах, жилет расстегнут, морщины на лбу. Косолапо шагнув вперед, обнял, отведя руку с сигарой в сторону.
– Очень рад тебя видеть, Пэл! Ты – единственная из Спенсеров, кто не боится со мной общаться. Тебя за это проклянут, но ты не обращай внимания. Герцога Мальборо тоже все проклинали… Скалетта!
Тот был уже рядом. Пэл оценила контраст. Бочонок-дядя и его гость… Швабра? Нет, скорее удочка, изящен больно. Сразу видно – итальянец. Вот только волосы на голове – торчком, словно у дикобраза.
– Очень рад, леди Палладия! Ваш дядя не догадался, поэтому отрекомендуюсь сам.
– Это лишнее, – улыбнулась Пэл, оценив легкий и приятный акцент, – Я знаю, кто вы, князь Алессандро Руффо ди Скалетта. Ваша фотография была во вчерашней «Таймс» на второй странице…
– Но не на первой, – угрюмо буркнул дядя. – Намекают, что вам, Скалетта, не очень рады. И когда вы следующей осенью уйдете в отставку…
Князь Руффо покачал головой.
– Весной, вероятно в мае.
Рука с сигарой взметнулась вверх.
– Не вздумайте, Скалетта! До весны вы ничего не успеете, а вам надо раскидать весь тот хлам, что остался от Муссолини. Так вот, в отставку уходите, но будьте готовы. В 1939 году правительство Италии возглавите именно вы, иначе вас непременно втянут в войну, причем явно не на стороне победителей.
И, не слушая, возражений, ухватил гостя за руку.
– Идемте, насчет коньяка я пошутил, там еще осталось. А ты, дорогая племянница, присоединяйся, посиди со стариками. Без тебя я слишком часто ругаюсь.
Пэл зябко поежилась, без особого доверия поглядев на бледное осеннее небо. Все-таки октябрь, а она в легком пальто.
– Согреешься! – пообещал Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль, косолапо подходя к бутылке. – А вы, Скалетта, не глядите сочувственно, Пэл слеплена из того же теста, что и я, только замес погуще. Кстати, она хотела задать вам несколько вопросов, так что будьте готовы. |