Питер Бигл. Архаические развлеченияПриключения Джо Фаррелла – 2
Колину Мак-Элрою, без чьих советов, помощи, уюта, какао по ночам и доводящего до исступления нежелания понимать, что некоторые книги попросту невозможно закончить, эта книга никогда бы закончена не была.
В Авиценне Фаррелл появился в четыре тридцать утра, сидя за рулем дряхлого фольксвагена – крошки-автобуса по имени "Мадам Шуман-Хейнк". Только что кончился дождь. Отъехав по Гонзалес-авеню на два квартала от скоростного шоссе, он подрулил к обочине, заглушил двигатель и замер, опершись локтями о руль. Его пассажир, печально вскрикнув, проснулся и схватил Фаррелла за колено. – Все в порядке, – сказал Фаррелл. – Приехали. – Куда? – спросил пассажир, оглядывая железнодорожные пути и неподвижные туши грузовиков. Пассажиру, темноволосому и розовощекому, чистенькому, словно свежий шарик мороженного, было лет девятнадцать-двадцать. Фаррелл подобрал его в Аризоне, неподалеку от Пимы, увидев, как он стоит у дороги бесспорным знамением свыше – в свитерке с треугольным вырезом, в табачного тона мокасинах и в ветровке из Эксетера, – голосуя в надежде, что кто-то провезет его через индейскую резервацию около Сан-Карлоса. После двух дней и ночей более или менее непрерывной езды юноша ни на йоту не утратил свежести и чистоты, а Фаррелл ни на йоту не приблизился к тому, чтобы запомнить, наконец, как же его зовут – Пирс Харлоу или Харлоу Пирс. С безжалостной вежливостью юноша называл Фаррелла "мистером" и с неизменной серьезной пытливостью выспрашивал его, что он почувствовал, впервые услышав "Элеанор Ригби" и "Однодневку". – Авиценна, штат Калифорния, – объявил, улыбнувшись юноше, Фаррелл. – Музей моей исковерканной юности и самых паршивых воспоминаний. Он опустил стекло и с наслаждением зевнул. – Ах, хорошо пахнет – принюхайся, это из Залива. Там, должно быть, вода уходит. Пирс-Харлоу послушно принюхался. – Угу. Да, понимаю. Действительно, хорошо, – он провел руками по волосам, запустив в них пальцы, но волосы тут же вновь поднялись, вернув ему сходство с изваянием, вытесанным из одного куска мрамора и отполированным. – Сколько, вы говорите, прошло? – Девять лет, – сказал Фаррелл. – Почти десять. С тех пор, как я совершил ошибку и на самом деле защитил диплом. Понятия не имею, о чем я думал в то утро. Видимо, просто утратил бдительность. Юноша вежливо хмыкнул и, отвернувшись, начал копаться у себя в рюкзаке. – Мне дали адрес одного места, в которое я вроде как должен явиться, когда доберусь сюда. Это у самого кампуса. Я там и подожду. В мутном свете ранней зари шея его казалась тонкой и беззащитной, как у ребенка. Небо, крупичатое, точно кровоподтек, понемногу наливалось ртутным блеском. – Обычно отсюда можно было увидеть всю северную часть кампуса, звоницу и прочее. А вот такой дымки я здесь что-то не помню. Сцепив руки за головой, Фаррелл потянулся так, что заныло тело и крякнули затекшие мышцы, вздохнул и пробормотал: – Ну ладно, будить моего друга пока не стоит, рановато для этого. Надо бы где-то позавтракать – на Гульд-авеню, вроде, было заведение, работавшее круглые сутки. Он расслабился, но одна острая искорка боли так и застряла в теле, и опустив глаза, он увидел застенчивую улыбку Пирса-Харлоу и лезвие его выкидного ножа, прижатое к своему боку как раз над брючным ремнем. – Мне, право же, очень жаль, сэр, – сказал Пирс-Харлоу. – Пожалуйста, не делайте глупостей. Фаррелл молча уставился на него и глядел так долго и так безучастно, что юноша беспокойно заерзал, впрочем, напрягаясь всякий раз, как мимо с шелестом проносилась машина. |
