– Сэр, я…

– Я сказал, в казарму!

– Да, сэр.

Дик нерешительно двинулся в сторону двери, то и дело оборачиваясь и поглядывая на Мойлиту. Он подумал, что если существует хоть малейшая надежда исправить ситуацию, она подскажет, как. Что удивительно, надменный и чванливый бюргер писательницу словно побаивался. Она молча взглянула на Дика, не намекнув, что нуждается в помощи. Ее взгляд был спокоен и ровен. Может, она и дала какой то знак, но капрал его просто не понял.

Он вышел на улицу, в лицо дохнуло холодом. Пошел было по «теплой» дорожке, однако, пройдя несколько шагов, остановился. Прислушался. Со старой лесопилки не доносилось ни звука. Капрал помедлил в раздумье и, спрыгнув с натоптанной дорожки, устремился по снежной целине прямиком в ближайшие заросли; спрятался за сугробом позади крупной ели и стал ждать.

Прошло несколько минут, из здания вышла Мойлита в сопровождении бюргера. Они явно направлялись в сторону городка. Мойлита шла впереди, опустив глаза, но в ее позе не было и намека на сломленный дух. Под мышкой она несла самодельный подарок капрала…

Остаток дня Дик отсиживался в казарме, ожидая неизбежного вызова в кабинет Клерка Трейдана. Впрочем, как выяснилось, ничего предрешенного в жизни нет: в ратушу его так и не позвали. К наступлению ночи он истомился от неопределенности, и эти муки затмили собой страх самого наказания. Наказание, по крайней мере, положило бы конец этим переживаниям!

Рассказ, написанный специально для него, который ему довелось всего навсего подержать в руках, по причинам ему непонятным, обладал чудовищной разрушительной силой – почище противопехотных мин. Мойлита предупреждала его об этом, а реакция бюргера стала тому подтверждением. Теперь ее могут обвинить в шпионаже и предательстве, отправить в тюрьму или выслать из страны, а то и попросту расстрелять.

Мысль о том, что подобное может случиться и с ним, беспокоила Дика в гораздо меньшей степени.

От постоянной тревоги он не в силах был думать о пище и за ужином к ней практически не притронулся, за столом сидел в мрачном безмолвии, не разделяя царящего вокруг оживления. Едва покончив с едой, вышел на улицу побродить.

Ночь выдалась ясная, но сильный ветер сдувал с крыш хлопья снега, и те ранящими иглами впивались в лицо. Дик прошел главную улицу с начала и до конца в надежде хоть краешком глаза еще раз увидеть Мойлиту или найти подсказку, где она теперь. Улица была безлюдной и темной, лишь лоскутки света теплились в окошках под резными скатами крыш. Капрал развернулся и неспешно побрел назад. Ноги привели его к крыльцу Городского собрания. Меж тонких деревянных планок завешенных ставнями окон сочился свет. Не задумываясь о последствиях, Дик поднялся ко входу и открыл дверь. Три необъятных люстры заливали коридор ослепительным сиянием. Стояла неимоверная жара от массивных батарей вдоль стен. В дальнем конце зала, напротив входа, располагались две большие деревянные двери со вставками из стекла, украшенные причудливой резьбой в форме листьев и завитков. Перед ними стоял незнакомый капрал в форме пограничного патруля.

– Вы по какому вопросу, констебль?

– Я ищу Мойлиту Кейн, капрал, – простодушно ответил Дик.

– Кто такая? Вы где служите?

– Команда Кей, кэп.

– Никогда раньше вас не встречал. Здесь нет людей, с которыми вы уполномочены видеться. Только бюргеры. Возвращайтесь в казарму, или я доложу о нарушении устава.

– Тогда я хочу встретиться с бюргерами, – ответил Дик. – Меня вызвал Клерк Трейдан.

– Все бюргеры на заседании и никого не ждут. Назовите мне свое имя и личный номер, констебль.

Дик остановился, отрезвленный превосходством, с каким говорил дежурный. В полевых условиях между ними не было бы особой разницы, но капрал носил на рукаве дипломатическую нашивку, наделявшую его особыми полномочиями.