– Нам туда, – позвал Дик, указывая на сторожку, притулившуюся на некотором удалении. Махнул в ее сторону дулом трофейной винтовки.

– Нам туда, – повторил молодой солдат, кивнув в сторону сторожки.

Они брели кое как, утопая в снегу, против ветра, и Дик смотрел с завистью и восхищением на обтянутый шапкой затылок врага.

Шлюхи

Наконец я получил долгожданную увольнительную. Оставив войну за спиной, я направлялся в порт на северном побережье материка. Задний карман брюк оттягивало портмоне, набитое крупными купюрами, а впереди ждали пятьдесят дней отпуска по болезни, Это время полагалось мне для реабилитации после мучительных недель в военном госпитале, но по всему выходило, что с выпиской поторопились. Рассудок по прежнему пребывал под действием отравляющих газов противника, а восприятие действительности было основательно искорежено.

Пока поезд громыхал по унылым безымянным равнинам южного материка, я, кажется, научился различать на вкус музыку боли, привык к пляске разноцветных звуков. Моим единственным желанием было поскорее оказаться на островах.

В ожидании парома на Луис – ближайший остров Архипелага – я пытался, как учили в госпитале, распознать и разложить по полочкам собственные галлюцинации.

Кирпичные дома из местного песчаника благородного бледно коричневого оттенка, которые между приступами я воспринимал как старинные и прекрасные, в моих синестетических иллюзиях облекались в самые чудовищные образы. Они презрительно хохотали мне в лицо и испускали низкие пульсирующие звуки, сотрясающие грудь, а их стены на ощупь холодили, как удар закаленным клинком в сердце. Рыбацкие лодки в гавани переносились куда легче: они всего лишь издавали еле различимое на слух гудение. Армейское общежитие, где я заночевал, представляло собой скопище всевозможных ароматов. Коридоры смердели угольной пылью, обои благоухали гиацинтом, а одеяло обдавало дурным запахом изо рта.

Спал я плохо, постоянно просыпаясь от необычайно ярких и осмысленных снов. Один из них давно стал моим привычным кошмаром. Он возвращался ко мне каждую ночь с тех пор, как я оставил передовую. Мне снилось, что я все еще со своим взводом в окопах, мы пробираемся по минному полю, монтируя весьма изощренную систему наблюдения, – фантастически скрупулезная и технически сложная задача, – чтобы тут же ее демонтировать и отступить. Затем возвращаемся, снова ищем путь среди мин, снова устанавливаем систему, снова демонтируем ее, и так до бесконечности.

Утром от синестезии не осталось и следа, и это был хороший знак. Периоды ремиссии случались чаще и продолжались дольше. За последнюю неделю в госпитале меня накрыло только однажды, и врачи заявили, что им удалось победить болезнь. От этого новые приступы пугали еще сильнее. Хотел бы я избавиться от них навсегда, но никто не знал, как это сделать. Тысячи людей страдали от подобных симптомов.

Из общежития я отправился в гавань и вскоре нашел пристань, где швартовался паром. До отплытия оставалось около полутора часов, и я принялся бродить по улочкам вокруг гавани, отмечая про себя, что город, вероятно, был крупным центром поставки вооружений. Никому до меня не было дела, даже вялым охранникам. Я забрел в один из складов, где своими глазами увидел ящики с галлюциногенными гранатами и нервно паралитическими газами.

Денек выдался знойным, как дразнящее предвкушение тропического климата островов, куда я так жаждал попасть. Все вокруг говорили, что погода стоит не по сезону и область высокого давления в глубине материка вытесняет влажный тропический воздух на север. Горожане наслаждались неожиданным теплом, распахнув все окна и двери, а хозяева прибрежных кафе вынесли столики на улицу в надежде на невиданные барыши.

Я стоял на причале в толпе, ожидая паром.