— Связался ты с нами, капитан, — догнал его Маргелов, — теперь и сам, поди, не рад. Эй, не растягиваться! Шире шаг, товарищи бойцы! Иначе придется потом объяснять ответственным лицам, где нас носило, — добавил он тише. — А некоторым ведь и не докажешь, везде врагов видят — даже там, где их нет…

— Снова камень в мой огород, капитан? — проворчал Алексей. — Не волнуйся, уж объясню ответственным лицам, где вас носило… Был нелегкий опыт, капитан?

— В сорок втором было дело, — неохотно подтвердил Маргелов. — Старшим лейтенантом был, командовал заградительной ротой на Волховском фронте. Вторая ударная армия в болотах погибала, а ее командующий генерал Власов уже к немцам переметнулся. Получили приказ наступать под Антоновкой — прорвать участок фронта шириной четыре километра, чтобы нашим сделать коридор для отхода. Непродуманный приказ, и отдал его человек, плохо знакомый с ситуацией. Куда там наступать? Мы и отступать-то толком не могли, катились на восток, в болотах тонули. Собрали два потрепанных полка, ударили по отборным немецким частям. Те, конечно, удивились, на пару часов подвинулись — наши и вклинились на пару верст. Потом фрицы надавили с флангов — захлопнули капкан. Всю ночь шел бой, от полков по роте осталось. Наступать — нереально.

— То есть по своим из пулеметов вы уже не стреляли? — уточнил Алексей.

— Не стреляли, — согласился Маргелов. — Наша заградительная рота свой бой приняла. Отсекли нас от штурмовой группы, обложили со всех сторон. Танковая рота и до батальона пехоты — всё нам досталось. Бились, как проклятые, дважды за ночь в контратаку переходили, три танка подбили из шести возможных. Во взводах по шесть-семь бойцов осталось. Утром немцы отошли — тоже выдохлись. Нам тропинку оставили — в болота. Уходить пришлось. Могли бы еще повоевать, но боеприпасы кончились, а с саперными лопатками шибко не навоюешь. Три дня по болоту шли. Еще семерых потеряли. А только вышли — свои же и повязали. «Смерш» еще не придумали — особисты орудовали. Всех за колючку, и давай на допросы гонять. Картину боя восстанавливали. Почему не приняли мер для успешного наступления, почему не остановили бегущих бойцов, почему позволили немцам загнать вас в котел? Словно мы тут чертовы полководцы и способны переломить ситуацию на фронте. Несколько ночей пытали, ловили на нестыковках, инкриминировали измену и сотрудничество с немцами… Тогда я и понял, капитан, что этим людям плевать, кто на самом деле виновен, а кто нет. У них план по выявлению предателей, они работают, из кожи лезут… лишь бы привлечь кого-нибудь и к стенке поставить. Вздорные обвинения — ничего более вздорного я в жизни не слышал. Уши вянут, отчаяние берет — и ведь ничего не можешь доказать…

— Но ты же не расстрелян, капитан, — подметил Алексей. О том, что вытворяли особисты в сорок первом и сорок втором, он знал не понаслышке. Бесконечные допросы, подтасовка улик, фабрикация дел, а когда пришлось столкнуться с реальным врагом, многие спасовали, просто не знали, как работать. По привычке искали там, где «светлее». И от таких «работяг» приходилось избавляться в первую очередь…

— Так воевать оказалось некому, — хмыкнул Маргелов, — а может, адекватная голова нашлась. Признались сквозь зубы, что не нашли состава преступления в наших деяниях. Всех, кто выжил, из-за колючки в часть отправили, в бане помыли, новое обмундирование выдали. Ничего, воюем за Родину…

Разговаривать не хотелось, да и Маргелов потерял желание, пыхтел, волоча ноги. Они вязли, как в киселе, в этом чертовом лесу! Лейтенант Аннушкин покрикивал на раненых — не спать на ходу, граждане военные! Скоро придем! Это «скоро» как будто отодвигалось, превращалось в несбыточную химеру.