7. Время — то есть протяженность жизни произведения искусства — становится добавочным фактором его красоты. Собственно эстетическая ценность предмета тесно переплетается с его ценностью как свидетеля и носителя информации, дошедшей до нас из далеких эпох и миров. Его красота воспринимается в единстве с его практической полезностью, которой он обладает как элемент человеческой коммуникации; понятно, что это качество изменяется в зависимости от наших потребностей в коммуникации (прежде отсутствовавшей и связанной с этим конкретным источником).

8. Чем древнее произведение искусства, тем ближе оно к вневременности; чем новее, тем дальше от нее. Если оно новое, без года и без времени, оно не обладает красотой и утилитарностью, которыми обладает произведение искусства, уцелевшее во времени; но при этом оно может обладать красотой или утилитарностью, благодаря которым оно вероятнее всего уцелеет во времени. Некоторые произведения искусства обладают этим потенциалом выживания, потому что будущее может воспользоваться ими как свидетельством против породившей их эпохи; а другими — как свидетельством за. Официальному искусству нужны только последние. Не правдивые свидетельства, а монументы.

9. Наше пристрастие к старине или к тому, что потенциально может стать стариной, заметно влияет на наши суждения о произведениях искусства — и даже на наше отношение к таким вещам, как древние окаменелости, — но не влияет, как правило, на наши суждения о других предметах. В камне — всего-навсего долговечность материи; в произведении искусства — долговечность человека, некоего имени или безымянного человеческого существования: клеймо — отпечаток большого пальца под ручкой глиняного сосуда минойской культуры.

10. Старинное произведение искусства — это одновременно то, что не могло бы быть создано сегодня, и то, что тем не менее сегодня существует; нас восхищает в нем количество тех «сегодня», которые уцелели во времени. Этим объясняется продолжительная мода на антиквариат. Нам, как организмам, сознающим неизбежность собственной смерти, в каком-то смысле ближе древнейшее произведение искусства, чем новейший объект природы.

11. Поскольку стандартным критерием, на который мы опираемся, когда судим о произведениях искусства, служит для нас их выживаемость, нет ничего неожиданного в том, что время от времени нас привлекают произведения прямо противоположного свойства — то есть произведения эфемерные.

12. Целый сонм малых, прикладных искусств — как таковые и по самой природе своей — в ноосферу не вхожи: например, искусство садовода, парикмахера, кулинара, пиротехника. Если они и попадают в ноосферу, то по чистой случайности — когда вдруг оказываются предметом искусства более высокого порядка. Верно, конечно, что фото- и кинокамера, магнитофон и консервная банка противостоят исконной эфемерности этих подискусств; и порой, точно следуя рецепту, бывает возможно их восстановить. Но львиная доля удовольствия состоит для нас как раз в том, что непосредственный опыт переживания этих разновидностей искусства по сути своей эфемерен и для других недоступен.

13. Напрашивается параллель с человеком: мы тоже кончаемся — как фейерверк, как цветок, как изысканная еда и вино. Мы ощущаем свое родство с этими эфемерными искусствами, этими проявлениями человеческого мастерства, которые рождаются после и умирают до нас; которые могут возникнуть и кануть в небытие за несколько секунд.