Установлено, что все трое оставили свои части без каких-либо уважительных причин. Учитывая, что до совершения указанного проступка все трое добросовестно сражались с фашистскими оккупантами,

приказываю:

1. Лейтенанту М. Г. Дрель, зам. политрука Б. А. Ковалевскому и А. Ж. Гросманис объявить строгий выговор с предупреждением.

2. Предупредить указанных товарищей, что при совершении подобного проступка вторично они будут преданы суду Военного трибунала как трусы».

Не всех расстреливали. Для кого-то достаточно было «строгого выговора с предупреждением», чтобы прекратились самовольные отлучки на четверо суток «в то время, когда весь советский народ отдает свои силы на то, чтобы перебить фашистских оккупантов».

Смею предположить, что судьбу этих офицеров решил командарм. Генерал М. Г. Ефремов был редким командиром. Умел быть требовательным и даже, когда это было необходимо, жестоким. Но он не был жестоким человеком. Это проявилось и в бескровном штурме Баку во время Гражданской войны, и во время подавления восстания крестьян в Тамбовской губернии под предводительством Антонова. Не оставил он кровавого следа ни там, ни там. Напротив, очевидцы и его боевые товарищи свидетельствуют о том, что он ценил жизнь каждого солдата. За что и стяжал такую высокую и, я бы сказал, трогательную посмертную славу, которая с годами восходит и восходит. И в этом смысле Ефремов был среди генералитета «белой вороной». Многие генералы в штабных землянках имели при себе специальную палку, чтобы бить ею своих подчиненных, не выполнивших приказ. Ефремов такой палки не имел. Не пил с теми, кто такую палку имел. Пытался отстоять майора Ефимова, командира 151-й мотострелковой бригады, но не смог. А вот дезертиров расстреливал, точнее, подписывал приговоры. На войне всем – от рядового окопного солдата до генерала – была понятна простая истина: один побежал – у двоих дух отнял, а троих погубил. А если побежал пулеметчик, то, как минимум, он оставил без прикрытия отделение, а если это был станковый пулемет «Максим», то взвод. И как лихо побежал! Даже шинель бросил! А ведь 21 декабря, по данным оперативного отдела штарма, дневная температура воздуха была 12 градусов ниже нуля.

Усиленно работали в эти дни не только дивизионные трибуналы, но и особые отделы подразделений.

9 января в только что отбитой у немцев деревне Рябушки контрразведчики задержали подозрительного мальчика. Начали его допрашивать. И он тут же сознался, что, когда немцы в октябре захватили Наро-Фоминск, его эвакуировали в тыл, в деревню Митяево, что в нескольких километрах к северу от Боровска по дороге на Верею. Здесь его хорошо кормили и завербовали для работы на разведотдел одной из дивизий 4-й полевой армии вермахта. Он свободно ходил через линию фронта, примечал, где находятся советские орудия, где танки и минометы, где штабные землянки и прочее. «Погостевав» в расположении 33-й армии, он возвращался назад и тут же все выкладывал в немецком штабе. Последнее задание у девятилетнего Толи Ларюшина было следующее: выявить места расположения штабов в Рябушках, а затем в Боровске. Имел он и версию на случай задержания: проживает, мол, в Наро-Фоминске, а сейчас разыскивает своих родителей.

Именно после истории задержания Толи Ларюшина штаб Западного фронта разослал во все армии распоряжение, в котором были и такие слова: «Не пропускать никого через линию фронта, в том числе и детей».

В конце февраля 1942 года, когда Восточная группировка 33-й армии пыталась пробиться к Западной и восстановить коридор и коммуникации, произошел локальный бой у деревень Тихачево (Станки) и Лысково. Рота немецких лыжников выбила неожиданным ударом 7-ю стрелковую роту 1287-го стрелкового полка 110-й дивизии.