Поэтому у немцев было правило — их генералы находились на передовой линии огня там, где происходил решающий бой. Так воевал Гудериан, фельдмаршал Роммель в Африке неделями не появлялся в штабе, переезжая или перелетая на самолете связи от одного места боя своей армии к другому. У нас, похоже, такого правила не было.

Кстати, и у немцев с этим были не все согласны. Гудериан в «Воспоминаниях солдата» писал:

«Значительно тяжелее было работать с новым начальником Генерального штаба генералом Беком… С Беком мне преимущественно и приходилось вести борьбу по вопросам формирования танковых дивизий и создания уставов для боевой подготовки бронетанковых войск…

Особенно был недоволен Бек уставными требованиями, что командиры всех степеней обязаны находиться впереди своих войск.

«Как же они будут руководить боем, — говорил он, — не имея ни стола с картами, ни телефона? Разве вы не читали Шлиффена?» То, что командир дивизии может выдвинуться вперед настолько, что будет находиться там, где его войска вступили в соприкосновение с противником, было свыше его понимания».

Чему тогда удивляться, что это было свыше понимания наших, начитавшихся Шлиффена, партийных идеологов и полководцев типа Жукова, свыше понимания большинства историков?..

Тут есть еще один момент. Есть наука стратегия — как выиграть войну. И есть тактика — как выиграть бой. У меня сложилось впечатление, что у нас, в среднем, как только генерал получает стол с картой и телефон, то он сразу становится стратегом и тактика ему уже не нужна. Это удел всяких там капитанов и майоров. Генерал уже не думает над тем, как выиграть бой, каким оружием это сделать, как подготовить и экипировать для боя солдат. Зачем ему это, раз он уже генерал?

Но, сидя в Москве, он пишет уставы и наставления, как вести бой, он заказывает оружие и экипировку для солдат. А потом получается, что вроде и оружие есть, и солдаты есть, а толку — нет.

У немцев, похоже, ни один генерал не мыслил себя не тактиком, они все были прежде всего тактиками, специалистами по победе в бою. Эту разницу следовало бы отметить и пояснить примерами, но сначала, все же, закончим с Г.И.Куликом.

Тут я должен перейти в область догадок на основе своего знания людей. Думаю, Г.И. Кулик был чрезвычайно самолюбивым человеком и припадки самолюбия его оглупляли.

Скажем, конструкторы В.Г. Грабин и А.Э. Нудельман отзывались очень высоко об уме и профессионализме Кулика, но вот, что рассказывал Нудельман. Любое совещание, хоть у военных, хоть у штатских, начинается с того, что опрашиваются все присутствующие по вопросу повестки, а затем ведущий совещание принимает решение — «подводит черту». А Кулик, возглавляя совещание, сначала объявлял всем свое решение, а потом предлагал посовещаться, т. е. это был «та еще штучка» — очень своевольный и самолюбивый человек. Он был честен, никогда свою вину не перекладывал на других, но и свою правоту отстаивал бескомпромиссно и не сообразуясь с уместностью.

Смотрите на развитие событий. «За оставление Керченского полуострова и Керчи» еще суровее был наказан вице-адмирал Г.И. Левченко. Суд приговорил его к 10 годам лагерей. Но Левченко признал свою вину. И что? Лагеря ему заменили разжалованием в капитаны первого ранга, а к 1944 г. он снова зам. наркома ВМФ и стал даже не вице — а полным адмиралом.

Ведь для чего были все эти суды? В конечном итоге для того, чтобы 2 марта 1942 г. Верховный Главнокомандующий и нарком обороны мог подписать приказ с такими словами:

«…Кулик по прибытии 12 ноября 1941 года в г. Керчь, не только не принял на месте решительных мер против панических настроений командования крымских войск, но своим пораженческим поведением в Керчи только усилил панику и деморализацию в среде командования крымских войск.