Изменить размер шрифта - +
Я своим солдатам не палач.

— Это известно, — промолвила Марина потеплевшим голосом. — Если Коммачо и впрямь собрал большие силы, если он добился всенародной поддержки — тем лучше…

— Тогда мы вместе пересечем джунгли, постучимся в дверь к Эрнесто Рамону и отвинтим его коммунистическую башку. Но боюсь, по сей части возникнет большое соперничество. Каждому захочется хоть чуточку, а приложить руку…

— Хочешь поесть? — неожиданно спросила Марина.

— Конечно! — просиял Фрост.

Он обнял Марину за талию, повел к палатке повара. Бросил через правое плечо прощальный взгляд на окончательно уходивший под воду транспорт.

 

 

Правда, хорошо подготовленной и организованной, однако безрассудной, лобовой, убийственной для самих нападающих. Фрост резонно предположил, что рамоновских людей обучали не только фиделевские, но и русские военные советники.

Только русские, обладающие огромными резервами мужского населения, имеют привычку слать войска на верную погибель, буквально заваливая противника трупами собственных солдат, заставляя неприятеля захлебываться и тонуть в их льющейся потоками крови. Обычное среднее соотношение потерь — и в победоносных, и в позорно проигранных войнах, затевавшихся СССР: пять русских на одного немца/поляка/финна/японца — ненужное зачеркнуть…

Наемники держали оборону с достаточным хладнокровием, но все же начинали выбиваться из сил. Волна за волной шли атакующие, спотыкаясь о тела погибших товарищей, сами становились мертвецами, и уже о них самих спотыкалась новая волна, свежая цепь… Казалось, этому не будет ни конца, ни краю.

Но часа полтора спустя наступательный порыв коммунистов иссяк.

Новое радиосообщение от Коммачо. Теперь, сказала Марина, повстанцы находятся в двенадцати часах марша, но преодолевают жестокое сопротивление.

Тактика Эрнесто Рамона прояснялась.

Диктатор попросту опасался встречного продвижения десантников, которого сам Генри Фрост и не собирался затевать. И коммунисты любой ценой стремились приковать высадившуюся армию возмездия к берегу, продержать, покуда не разделаются с партизанами, а потом обрушиться на Фроста всеми наличными полками и батальонами.

В два часа вконец изможденный Фрост свалился и уснул, передав командование Дэвидсону и Тиммонсу.

— Ежели что из ряда вон выходящее стрясется — сразу же будите! — успел распорядиться он и немедленно захрапел…

 

Он опять провел по лицу рукой. Н-да, щетинка на щеках отросла знатная! Побриться все-таки следует, нужно поддерживать внушительный образ — иначе недолго и авторитет растерять, невзирая на чудеса проявленной храбрости.

— Э-эй! Марина.

— Я принесла тебе кофе, соня беспардонный. Держи чашку, да смотри, не пролей: полнехонька.

Поблизости затрещала, засвистела разрядами статики пробудившаяся радиостанция:

— Это Адольфо! Погоди, я сейчас вернусь!

Фрост поглядел на женщину, сделал первый глоток. Состроил одобрительную гримасу, ибо кофе оказался отменным. Допил чашку до дна.

— Si, Adolpho? — донеслось из палатки. Фрост невольно сморщился. Намеренно и смачно сплюнул на песок.

Связь оказалась отличной.

А Марина и Адольфо разговаривали по-английски. Видимо, полагают, будто осложнят работу рамоновским радистам, подумал Фрост, и ухмыльнулся уже с неподдельным презрением. Что за сборище смешных дилетантов?

— Мы в восьми часах марша! — доносился металлический голос повстанца, — Нас немного задержали, но совсем остановить, разумеется, не смогли. Авиабаза взята.

— Правда? — завизжала от восторга Марина.

Быстрый переход