Марина рассмеялась.

— Хорошо, о мой непросвещенный полководец. Внемли и запоминай. Лет сорока; возможно, чуть старше. Красив — но конфетной, почти женственной красотой…

— Понятно. Червонный валет.

— Угодил в точку. Любимец Фиделя Кастро, и один из надежнейших его подручных. Революционный вождь. Персонаж романтической повести.

— Я не читаю романтических повестей.

— Господи, помилуй, да ты вообще хоть что-нибудь читаешь? — возмутилась Марина.

— Читаю. Нашего Шекспира. Вашего Сервантеса. А чуши не люблю. Ее и в жизни моей с избытком достает. Излагай дальше.

— Настоящее имя Эрнесто Рамона — Франциско Перетта. Он полуитальянец…

— Данте я тоже перечитываю, — вставил Фрост.

— Ты невыносим, — прыснула Марина. — И с тобою рядом чувствуешь себя полуграмотной школьницей. Как можно, имея подобные мозги, заниматься международным разбоем?

— А кто бы отвоевывал твою игрушечную страну, если бы я преподавал языки да литературу полуграмотным школьникам? Излагай дальше.

— Подлинный Рамон был родом из Монте-Асуль. Из вполне приличной, хотя и склонявшейся к левым убеждениям, семьи. Что стало с этим беднягой — понятия не имею. Перетта — кубинский выходец. Учился в Москве, и в России же прошел всю необходимую террористическую подготовку. Марионетка чистейшей воды — правит лишь по прямым указаниям Кастро. И девяносто шестой пробы палач. Впрочем, у красных такие в особой чести.

— Само собой. Дальше.

— О Рамоне рассказывать больше нечего. Излагаю общую обстановку. После крушения, в котором погиб генерал Коммачо, между монтеасулийскими антикоммунистами возник жесточайший раскол. Адольфо, генеральский племянник, начал собственную войну против Рамона и его клики. Рамон ответил ужасающими… как это у них зовется?

— “Чистками”. Советское словцо.

— Да, спасибо. “Чистками”. Редакторы, журналисты, радио— и телекомментаторы — все, кто пытался хотя бы намекать на правду о коммунизме, Кастро и самом Рамоне, — либо гибли, либо исчезали бесследно.

Фрост понимающе кивнул.

— Несколько месяцев спустя Адольфо связался со мною. Сказал, что готов содействовать всемерно, а счеты сведем после, когда выметем нечисть и дадим государству покой.

— Счеты сведете? Какие, прах побери, счеты?

— Хэнк, ты… Понимаешь, Адольфо считает меня виновной в гибели генерала. Называет убийцей своего дяди. Знает лишь половину того, что произошло на деле, но совершенно убежден в своей правоте. Странное союзничество. И трудное, будь уверен. Однако нас объединяет ненависть к Рамону, и Адольфо можно доверять всецело — пока не завершится битва. А после нее…

Марина помолчала и произнесла:

— Думаю, отец правил весьма неверными способами. После битвы Монте-Асуль впервые узнает, что такое демократия, а не самозваная диктатура.

— Кажется, политическую обстановку ты изложила. Перейдем к делам военным. Каковы паши силы?

— Армия Адольфо сражается внутри страны, и о ней лучше всего мог бы рассказать он сам. Касательно моего отряда… Он полностью состоит из наемников. Таких, как ты, — засмеялась Марина. — Прости, Хэнк, я сморозила глупость. Таких, как ты, больше нет, и быть не может. Но под начало твое попадают французы, немцы, канадцы, кубинские эмигранты, несколько англичан и американцев. Все они ждут не дождутся, когда, наконец, прибудет главнокомандующий.

— А почему ты выбрала меня?

— Потому что покойный отец искренне считал тебя военным и диверсионным гением.