— Слезы? Какие слезы? — запротестовал англичанин.

 — Ну как же? Семейная жизнь д'Имблевалей разбита, Алиса Демен плачет.

 — Ей нельзя было там оставаться. Ганимар в конце концов напал бы на ее след, а через нее вышел бы на мадам д'Имблеваль.

 — Совершенно согласен с этим, мэтр, но кто тут виноват?

 

 

Мимо них по палубе прошли двое, и Шолмс слегка изменившимся голосом спросил у Люпена:

 — Вам известно, кто эти джентльмены?

 — По-моему, один из них — капитан корабля.

 — А второй?

 — Не имею понятия.

 — Это мистер Остин Жилетт. Он занимает в Англии такое же положение, как у вас господин Дюдуи, шеф Сюртэ.

 — Что вы говорите? Какая удача! Не будете ли вы так любезны представить меня? Господин Дюдуи — один из моих добрых друзей, буду счастлив, если в числе их окажется и мистер Остин Жилетт.

 Оба джентльмена показались снова.

 — А если я поймаю вас на слове, господин Люпен? — произнес Шолмс, вставая.

 И, схватив Люпена за запястье, сжал его руку мертвой хваткой.

 — К чему так сильно, мэтр? Я и так готов пойти с вами.

 Он и вправду послушно, без малейшего сопротивления шел за ним. Двое джентльменов удалялись.

 Шолмс зашагал быстрее, буквально впиваясь ногтями в руку Люпена.

 — Пошли… пошли… — глухо рычал он как в бреду, торопясь скорее покончить с этим. — Пошли… Быстрее!

 Но вдруг резко остановился: за ними шла Алиса Демен.

 — Что вам здесь надо, мадемуазель? Не ходите за нами!

 Ему ответил сам Люпен:

 — Обратите внимание, мэтр, мадемуазель идет за нами не совсем по своей воле. Я сжимаю ей руку почти с той же силой, как вы тащите мою.

 — Но почему?

 — Как почему? Ведь я обязательно хочу ее тоже представить. Роль мадемуазель Демен в деле о еврейской лампе гораздо значительнее моей. Сообщница Арсена Люпена, сообщница Брессона, она должна будет также рассказать и о приключении баронессы д'Имблеваль, ведь это так заинтересует правосудие! И таким образом вы доведете свое благое дело до конца, добрейший Шолмс.

 Англичанин выпустил руку своего пленника. Люпен отпустил мадемуазель.

 Так, друг против друга, они стояли молча несколько минут. Затем Шолмс вернулся на свое место. Люпен с девушкой тоже уселись обратно.

 Настала гнетущая тишина. Потом Люпен сказал:

 — Видите ли, мэтр, что бы с нами ни было, мы всегда останемся по разные стороны баррикад. Вы — с одного края, я — с другого. Можно здороваться, пожимать руки, даже беседовать, но между нами всегда будет пролегать пропасть. Навсегда вы останетесь сыщиком Херлоком Шолмсом, а я — взломщиком Арсеном Люпеном. И каждый раз Херлок Шолмс, пусть и помимо воли, пусть и некстати, но все равно будет покоряться инстинкту детектива, заставляющему бежать по следу взломщика, и пытаться посадить его. И каждый раз Арсен Люпен с душой взломщика будет стараться избежать когтей детектива и потешаться над ним, насколько позволят обстоятельства. А обстоятельства на этот раз еще как позволяют! Ха-ха-ха!

 Послышался вдруг издевательский, злой и жестокий смех.

 Потом, посерьезнев, Люпен склонился к девушке:

 — Поверьте, мадемуазель, даже доведенный до последнего предела, я не выдал бы вас. Арсен Люпен никогда не предает, особенно тех, кого любит и кем восхищается. И позвольте сказать вам, что я люблю и восхищаюсь таким храбрым и милым человеком, как вы.