Хотя его жена, казалось, была не против, против был Дойл.

— Ты, конечно, понимаешь, что это лишь модель, — продолжал Бадд. — У моего корабля будущего на носу и на корме будет укреплено по магниту, который во столько же раз больше этого, во сколько раз снаряд больше маленькой пульки. Или, может быть, для моего аппарата будет изготовлен специальный плот. Мой корабль переходит в наступление. И что получается, Дойл? Каждый выпущенный в него снаряд прилипает к магниту. Под магнитом — емкость, куда падают снаряды, когда размыкается электрическая цепь. После боя их продают на аукционе металлолома, а деньги делят между членами экипажа. Ты только подумай! Уверяю тебя, ни один снаряд не может попасть в корабль, оснащенный моим аппаратом. И посмотри, как дешево! Броня не нужна. Ничего не нужно. С таким аппаратом любой корабль становится неуязвимым. Ты опять усмехаешься, но дай мне магнит и траулер с семифунтовой пушкой, и я справлюсь с любым военным кораблем.

— Здесь, должно быть, что-то не то, — сказал Дойл. — Если у тебя будет такой мощный магнит, твои собственные снаряды будут возвращаться к тебе бумерангом.

— Ни в коем случае! Это же совсем другое дело. Когда снаряд летит от тебя со всей своей начальной скоростью — это одно, и другое — когда он летит к тебе и ему надо только слегка отклониться от траектории, чтобы попасть на магнит. К тому же, выключая электричество, я могу снимать притяжение магнита, когда стреляю сам. Потом снова включаю — и тотчас же становлюсь неуязвимым.

— А как же гвозди и шурупы в корабле?

— Военный корабль будущего будет скрепляться деревянными шипами.

Позже он рассказал Дойлу, что ему не удалось убедить власти в жизненно важной необходимости его изобретения. «Мне жаль мою страну, — сокрушался он, — но больше ей морями не править. Придется отдать изобретение немцам. Это не моя вина. Пусть не винят меня, когда произойдет катастрофа. Я представил изобретение адмиралтейству, школьники все поняли бы в два раза быстрее. Какие письма я получил, Дойл! Когда начнется война, я покажу эти письма, и кое-кого повесят. Это им непонятно, то им непонятно. В конце концов меня спросили, к чему я собираюсь крепить мой магнит. Я сказал, к любому твердому, ничем не пробиваемому предмету вроде головы чиновника адмиралтейства. Ну, все и решилось в ту же минуту. Они написали, что с уважением возвращают мне мой аппарат. Я написал, что с уважением пусть катятся к черту. И так завершилась эта историческая встреча. А, Дойл?»

Когда Дойл лег спать в тот первый вечер, он вспомнил, что Бадд не объяснил свой медицинский успех, не затронул вопрос об их партнерстве. Когда же на следующее утро его разбудил Бадд, ворвавшийся в его спальню в халате, перескочивший через спинку кровати в ногах и сделавший кувырок, в результате чего его каблуки оказались у Дойла на подушке, выяснилось, что хозяин дома пришел обсудить совершенно иную тему.

— Знаешь, что я больше всего хочу сделать? А, Дойл? Я хочу основать собственную газету. Мы начнем издавать здесь еженедельник, ты и я, мы заставим их внимать каждому нашему слову. У нас будет свой печатный орган, как у каждого французского политика. Если кто будет нам перечить, мы заставим его пожалеть, что он на свет Божий родился. Ну что, приятель? Что скажешь? Еженедельник такой умный, что всем придется его читать, и такой едкий, что от каждого попадания в цель будет только дым идти. Как, по-твоему, справимся?

— А какая политическая направленность?

— К черту политику! Красный перец в глаза — вот как я представляю себе газету. Назовем ее «Скорпион». Будем подкалывать мэра и городской совет, пока они не созовут экстренное заседание и не повесятся.