– Адель де Флориан – это имя тебе знакомо? – хрипло спрашивает он, изучая мою реакцию.

– Знакомо, – коротко отвечаю я.

– Тогда садись в машину, нам есть о чем поговорить.

Я недоверчиво посматриваю в сторону автомобиля. И мальчишка насмешливо ухмыляется:

– Ты что, боишься?

Я обдаю его ледяным взглядом:

– Приперся в мой район на такой тачке, мажор, и спрашиваешь у меня, боюсь ли я?

Марсель не дрогнув, молча разворачивается и идет к машине. Парень уверен, что я последую за ним, и он, как никогда, прав. Я сажусь на заднее сиденье и громко хлопаю дверью.

Машина трогается с места, а в салоне становится слишком тихо.

– Ты что-то говорил про Адель? – спрашиваю я, нарушая молчание, не в силах сдержать любопытства.

Пульсация моего сердца отдается в ушах, а по спине бежит нервная дрожь.

Парнишка смотрит на мою правую руку, на которой практически нет живого места.

– Ты правда один вырубил пятерых охранников в больнице? – интересуется он.

Я тяжело вздыхаю и киваю:

– Правда.

Повисает очередная пауза, а моя голова вновь погружается в воспоминания того вечера. Я помню его смутно. Подробности стерлись, осталось лишь ощущение страха и беспомощности. Я сидел на веранде, жутко нервничал и думал о Луи. Я был настолько шокирован его поступком, что пытался найти хоть какое-то объяснение происходящему, но у меня ничего не получалось. Затем я помню, как мне сообщили об аварии, после я каким-то образом оказался в Ницце и нашел ту самую больницу, куда отвезли Адель. Помню, как ужас сковал мое сердце, когда я шел по коридору в палату, где она должна была лежать, и мои руки тряслись. Но там был ее отец, который, увидев меня, тут же попытался прогнать. Еще бы! Политик, мечтающий о посте президента, не раз говорил своей дочери не водиться с проблемным парнем из гетто. Я ему никогда не нравился, впрочем наши чувства были взаимны.

Но я не мог просто взять и уйти – только не после случившегося. Я не мог развернуться и оставить ее одну в этой палате. Я попытался объяснить заботливому папаше, что никуда не уйду. А он позвал охрану, и, возможно, я бы ушел, решив, что обязательно зайду позже. Но из палаты Адель послышалось громкое и надрывное: «Артур!» Она звала меня так отчаянно, так оглушительно, так неистово. Я, теряя терпение, попросил пропустить меня. Мне начали объяснять, что в палату имеют право заходить лишь члены семьи. И среди всеобщих споров, доводов, упреков и указаний катиться к чертям собачьим был слышен крик Адель… она продолжала звать меня. Ее крик до сих пор звенит в моих ушах. В какой-то момент я попробовал прорваться к ней, но один из охранников схватил меня за плечо и резко дернул назад. «Артур!» – звенело на весь коридор, но уже тише. Я слышал, как врачи говорили об уколе и успокоительном. Во мне проснулась такая злость! Я лишь хотел увидеть ее и убедиться, что с ней все в порядке. Но меня лишили такой возможности. Я не помню подробностей драки, я лишь знаю, что каждый человек в этом здании, попытавшийся остановить меня, горячо пожалел об этом. А затем меня забрала полиция, после было слушание, далее тюрьма. И я так и не увидел Адель.

– Ей очень нужна твоя помощь, – обрывая поток моих воспоминаний, говорит Марсель.

Я сжимаю челюсть и сцепляю руки в замок.

– Послушай, я не знаю, зачем ты пришел, но, возможно, ты не в курсе, что у меня пожизненный запрет на приближение к твоей сестре.

Парень, поджав губы, кивает:

– Я все это знаю, но проблема в том… – Он запинается. – Она сходит с ума. Она не в себе.

Мое сердце замирает, но я не успеваю задать ни одного вопроса.